Весёлый лес - [10]

– Но мне не понятно, почему у него… его… высочества… топор не пропадает? – упрямо не желал ни философствовать, ни относиться юный рыцарь, хоть и отступил, дабы не словить впотьмах обухом по лбу.

– Много знаешь – вечно спишь, – сурово пресек Агафон уходящую не в ту сторону дискуссию, отвернулся, и с видом важным и таинственным скрестил руки на груди, что должно было дать понять собеседникам, что великий маг настроился размышлять о макрокосме.

Но и компаньоны его – тоже.

– Вот ведь как странно мир устроен… – задумчиво протянула принцесса под стук тупого топора о неподатливое дерево, изредка перемежающийся хрустом доламываемых руками веток и приглушенными профессиональными терминами из стиснутых уст суженого. – Когда ты колдуешь, на тебе вместо куртки появляется балахон очень элегантного покроя и приятного цвета. И крылышки смешные…

Агафон побагровел.

– …А я всегда была уверена, что волшебники страдают врожденным отсутствием вкуса, – не обращая внимания на реакцию чародея, если бы даже различила ее в темноте, продолжала меланхолично королевская дочь. – Постоянно носить черное могут только те, у кого ни на что иное фантазии не хватает. А ведь волшебник, лишенный воображения – всё равно, что птица без клюва!

– Без крыльев, вы хотели сказать, ваше высочество, – поправил де Шене.

– Я хотела сказать «без клюва», и сказала «без клюва», шевалье, и не надо, пожалуйста, думать, что ты здесь самый умный, – холодно проговорила Изабелла, а на лице ее крупным шрифтом было дописано окончание фразы: «потому что самая умная здесь – это я».

Де Шене прикусил губу и склонил голову – то ли выражая почтение, то ли скрывая его отсутствие.

– А сказала я так, – не моргнув и глазом, продолжила принцесса, – потому что птицы без крыльев бывают, а…

– Ой, птичка смешная! – Грета удивленно ткнула пальцем в клочок неба, освободившийся меж тем от зелени.

– Где? – недовольная тем, что ее прервали, но снедаемая любопытством более, чем раздражением, принцесса повернулась и задрала голову, пытаясь разглядеть смешную птичку.

– Вон там, на фоне луны только что видела! – проговорила дочка бондаря.

– Летучая мышь, наверное, – оторвавшись на пару секунд от работы, снисходительно предположил дровосек. – Или филин.

– Сам ты – филин, – сообщила ему Грета и показала, пока никто не видит, язык. – Мышь маленькая. Филин – он такой…

Дочка бондаря растопырила руки, втянула голову в плечи, надула щеки, вытянула губы и вытаращила глаза, любезно изображая филина для тех, кто на природе ночью в первый раз.

Принцесса приложила руку к сердцу и навалилась на стену, чтобы не упасть.

– А эта птичка… – исподтишка любуясь произведенным эффектом, продолжила Грета экскурс в орнитологию, – вот такая…

– Только не надо ее изображать, ведьма. Я девушка слабонервная. Как выяснилось. Я сама разгляжу, если она появится, – сухо предупредила Изабелла и снова уставилась в набрякшее невидимыми тучами небо.

– Вот эту ты имела в виду? – его премудрие ткнул пальцем в черный силуэт, зависший на несколько мгновений на фоне луны, совсем близко от них на этот раз.

Силуэт, с которого на ошеломленно открывшую рот принцессу глянули два круглых желтых ока.

Предположение Лесли о филине или даже о летучей мыши было бы подтверждено в эту же секунду, если бы не крылья загадочной птички. Вернее, полное их отсутствие. Там, где у мыши находились бы перепонки, у странного летающего существа были только обтянутые черной кожей кости рук, заканчивающиеся предлинными и претощими крючковатыми пальцами. Тело летуна больше всего напоминало огромное черное меховое яблоко с воткнутыми в него сучками.

Существо моргнуло янтарными плошками-глазищами размером с абрикосы, пискнуло пронзительно – словно гвоздем по стеклу чиркнули, метнулось в открытый лесорубом проход и исчезло во мраке за спинами людей, обдав их воздушной волной со слабым гнилостным запахом.

– Ч-что… эт…то? – слабо шепнула принцесса, сползая по стене.

– Я ж-же… г-говорю… н-не ф-филин… – победно прозаикалась в ответ дочка бондаря.

– Что это было, маг? – нервно нахмурился шевалье.

– Это… – Агафон порылся в анналах памяти и быстро извлек подходящую статью из прошлогоднего курса монстрологии. – Это грабастик. Эндемик Веселого леса.

– От слова «гроб»? – замогильным голосом уточнил Лесли, выставив перед собой топор и настороженно пожирая глазами плотный мрак подземного хода.

– Нет, что ты, – сделал вид, что весело улыбнулся чародей. – От слова «заграбастать». Или «грабить». Мнения монстрологов по поводу энтомологии ономастики этого топонима расходятся.

Уловив из всей речи только «мнения расходятся», дровосек сурово буркнул «Чего еще от них ждать» и с утроенной яростью накинулся на недобитый кустарник – только ветки полетели.

– Никогда таких не видел, – впечатленный мимолетным явлением, покачал головой де Шене и двинулся вперед – оттаскивать с пути нарубленную Лесли растительность.

– А они больше нигде и не живут, – поспешил успокоить его и дам – но большей частью себя – Агафон. – Их привлекают так называемые «места силы», мощные магические поля. Ведут ночной образ жизни. Вьют гнезда в дуплах высоких деревьев.