Веселыми и светлыми глазами - [43]

Надо было что-то делать. Но что?

Веселыми и светлыми глазами

1

Мне еще накануне выдали пропуск и объяснили, как отыскать лабораторию, в которой я буду работать. Я старался запомнить все подробности, но все-таки утром долго бродил по коридорам института, прежде чем на втором этаже увидел дверь с нужной мне надписью.

У двери суетилось несколько человек. Как выяснилось, накануне вечером, уходя с работы, кто-то захлопнул ее, оставив ключ внутри. И теперь сотрудники пытались ее отворить, тыкали железками в замочную скважину.

Несколько в стороне стоял начальник лаборатории. Я сразу догадался, что это именно он. Потому что стоял спокойно, заложив за спину руки, и что-то изредка раздраженно бубнил глухим баском.

Позднее я приметил, что и подчиненные ведут себя по-разному. Некоторые очень стараются, другие — поменьше, третьи — чуть двигаются: наверное, тоже все в соответствии с должностной лестницей.

Но вот кто-то вспомнил, что вчера будто бы оставили открытой форточку и можно попытаться залезть через окно. Все повалили во двор. Форточка и в самом деле оказалась открытой. Через некоторое время притащили лестницу, приставили ее к подоконнику.

— Ну, полезайте! — кто-то крикнул бойко. Энтузиастов не нашлось. Стояли, дискутировали.

— Высоко все-таки.

— Не так уж и высоко.

— Лестница надежная. Слона выдержит.

Лестница и в самом деле была прочной. Однако никто не лез.

И тогда я предложил:

— Давайте, я!

Все повернулись ко мне и некоторое время молча с любопытством рассматривали.

— А ты сможешь?

— Конечно.

— Ну что ж, попробуй.

И я полез. А они смотрели, как я лезу. Как будто я работал под куполом цирка, выполнял там замысловатые номера. И как только я стал на подоконник и просунул руку в форточку, торопливо побежали в здание. Я влез в окно, открыл дверь, и они весело и шумно ввалились в комнату.

Тогда я подошел к столу начальника и, смущенно улыбнувшись, остановился напротив.

— Спасибо, — сказал начальник.

— Я ваш новый сотрудник.

— Как?

— Я по распределению после техникума. Вам вчера из отдела кадров звонили.

— Ах, да! — воскликнул начальник. — Да, да, как же! Помню, помню. Садитесь…

И я сел на один из стульев.

Я подумал, что он сейчас начнет задавать мне вопросы, какое отделение окончил, какие изучали предметы, и приготовился. Обычно везде, где я проходил производственную практику, спрашивали именно это.

Может быть, так бы все и произошло, но в это время в комнату, гулко хлопнув дверью, вошла высокая тощая девица. Она курила, держа в зубах длинную, сантиметров в десять, папиросу. Проследовала через комнату, не взглянув на меня, стала между мной и начальником, опершись о стол, мне даже показалось, что она собирается сесть на край стола, и крикнула возмущенно:

— Иван Васильевич, что это такое? Что это значит?

Нет, она не крикнула, она просто сказала возмущенно, но голос у нее был таким зычным, какой бывает у громкоговорителей на пригородных платформах.

— А что, Веруня? В чем дело? — мягко спросил начальник и указал на стул. — Садитесь.

— Как что? — рыкнула она, не реагируя на предложение. — Как что? Я случайно узнала в отделе кадров, что к нам приходит на работу новый техник, вы знаете, он мне нужен позарез, и еще спрашиваете что?

— Техник всем нужен. Тебе же известно, какая это у нас дефицитная единица.

— Конечно, я не первый год живу! И когда кончатся эти безобразия?!

— Кстати, ты напрасно шумишь, он будет работать в вашей группе, с Инной Николаевной. Это уже решено.

— Прекрасно! — она фыркнула струей дыма, будто маневровый паровоз. — Это прекрасно! Не пошумишь, разве что-нибудь получишь! Закон природы!

— Кстати, вот и он сам, — указал на меня начальник. — Познакомьтесь, пожалуйста.

Веруня повернулась ко мне, скептически осмотрела.

— Давай лапу! Вера Дралина! — И как клещами даванула мою руку. — Это ты лез в окно? Ну, молодец!

— Так на чем мы остановились? — спросил меня Иван Васильевич. Он хотел еще что-то сказать, но зазвонил телефон. Иван Васильевич снял трубку, зачем-то заглянул в то отверстие, откуда обычно раздается звук, а в другое сказал тоскливо:

— Слушаю. — Трубка побулькала что-то, а Иван Васильевич закричал: — Знаю я вас, знаю! Нет уж, извините! Лучше я сам приду, на месте всё и решим. Я сейчас приду. Да, да, сейчас, немедленно!

Он положил трубку и сказал мне:

— Придется подождать. Посидите, пожалуйста.

Он ушел, а я стал осматриваться. Я сидел в большой проходной комнате, справа и слева было еще по комнате. В одной из них кто-то беспрерывно тихонько насвистывал.

Стол начальника стоял торцом к окну. Напротив еще несколько столов, расставленных один за другим, как школьные парты, и несколько верстаков. На верстаках лежали приборы, блоки и паяльники. На одной из стен была прикреплена вырезка из журнала — портрет Хемингуэя.

Пока я осматривался, посвистывание в соседней комнате стало громче и оттуда вышел гражданин, похожий на профессора Филютека, каким его рисует польский художник Ленгрен. Правда, без бородки, но такой худенький, маленький и в черном костюме-тройке. Заложив в карманы руки и упоенно насвистывая, он прошелся по комнате, никого не замечая, удалился в свою комнату и снова вернулся. Чувствовалось, что он находится в таком состоянии, в каком бывают соловьи, когда к ним можно подойти и голыми руками снять с ветки. Посвистывая и как бы сосредоточенно рассматривая что-то внутри себя, он остановился рядом со мной, вдруг умолк и очнулся. Удивленно огляделся, увидел меня и спросил скороговоркой: