Веселыми и светлыми глазами - [25]

Не глядя на старика, покраснев от смущения так, что даже капельки пота выступили на лбу, Колька взял пилу.

— А ты ничего, не тушуйся, — глянув на Кольку и улыбнувшись всепонимающе, сказала женщина. — Не расстраивайся. — И похлопала его по плечу. — С кем не бывает! Передай своему точильщику, пусть не унывает. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

6

В свой первый рабочий день Колька устал так, что едва добрел до дома. Уходил, было темно, и возвращался — тоже темно.

Во дворе возле парадной его окликнули. Из-за оплетенной проволокой поленницы дров выскочили дворничихин сынишка, десятилетний Шурка, и с ним еще такого же возраста пацан.

— Смотри, что у меня есть! — похвастался Шурка и, пошарив в кармане, достал автоматный патрон. — У нас и еще есть!

— Ты где их взял? — спросил Колька.

— Нашел.

Колька протянул руку, но шустрый и хитрый Шурка проворно отскочил.

— Ага, не возьмешь!

— Дай сюда! — прикрикнул Колька.

— Фигушки! — уже из-за поленницы отозвался Шурка. — А мы много набрали. Знаем, где они! Знаем!

— Пальцы поотрывает, — по-взрослому предупредил Колька. Ему не хотелось сейчас ловить Шурку, бегать за ним по двору — очень уж устал.

В квартире было холодно. Печь выстыла так, будто ее не топили неделю, к железу противно притронуться.

Он присел на диван. Хотелось, не раздеваясь, лечь и полежать хотя бы немного. Но Колька знал — надо побороть усталость. Нельзя сдаваться, допускать себе поблажки. Знал это еще с голодных блокадных дней. Выживали не просто те, кто оказался физически сильнее, а кто был упорнее. Он вышел на кухню, зажег лампу-«коптилку», расколол несколько поленьев и затопил печь. Маленькая «буржуйка» нагревалась так же быстро, как и остывала. Уже через минуту бока ее стали теплыми. Захрустел выведенный через форточку жестяной рукав. Во вьюжные дни его забивало снегом и печь чадила, приходилось длинным проволочным крючком прочищать рукав. Это было просто сделать, потому что Колька жил на первом этаже. А сейчас печь топилась хорошо, она весело, громко гудела, и по тонкой жести рукава вроде бы бежали в одну сторону мелкие проворные жучки, скребя жесткими лапками.

Надо было приготовить что-то поесть. Колька решил сварить суп. У него оставалось несколько картофелин и кулечек перловки. Сначала он пожалел крупу, хотел оставить, а потом решил, что сварит суп на несколько дней, и настоящий. Потому что был у него сегодня вроде бы праздник. Он выбрал самую большую кастрюлю, положил туда картофелины и налил до краев.

От печи веяло жаром. Бока ее сделались малиновыми, в комнате стало тепло. Колька разделся. А когда в кастрюле закипела и забурчала вода, запахло варящейся картошечкой, он и совсем повеселел. Ложкой подцепил из кастрюли. Объедение! Колька предвкушал, как нальет сейчас целую тарелку и будет есть. И еще останется на завтра! Он думал, что если бы каждый день ел такой суп, то не только стул, а даже и кресло поднял бы.

С лестницы в дверь в коридоре постучали. Кто-то бил в ее нижнюю часть ногой, не сильно, но настойчиво. Это оказался Шурка.

— Можно к тебе? — спросил он неуверенно.

За Шуркой жался его приятель.

— Заходите. — Колька впустил ребятишек.

— Ой как тепло у тебя! — воскликнул Шурка, осматриваясь. Он понюхал пар от кастрюли, облизал губы, сглотнул, но Кольке ничего не сказал.

— Ты зачем пришел-то? — спросил Колька.

— Да так. Холодно очень. А Петька ноги промочил.

— Да немножко, — сказал Шуркин приятель, по-прежнему прячась за его спиной.

— Грейтесь, — разрешил Колька. Но видимо, ребята пришли вовсе не для того, чтобы греться.

— А можно, я в печку патрон положу? Один только? — спросил Шурка, косясь на дверцу, за которой метался огонь.

— Ты что, с ума сошел? — возмутился Колька.

— Бабахнет, и все. Ничего не будет, не бойся.

— Это винтовочный сильно стреляет, автоматный не очень. Мы уже пробовали, — пытаясь уговорить Кольку, поспешно добавил Петька.

— Что, вам за блокаду не надоело, как бабахает? — сказал Колька.

— Да один раз всего! Интересно! Ты не бойся, — не унимался Шурка.

— Нельзя!

Ребята приуныли, стояли молча. Колька вышел на кухню за поварешкой, а когда вернулся, Шурка сказал ему:

— Мы пойдем. — И направились к дверям.

Колька выпустил их. Он видел, как они сразу же бросились бежать и, оказавшись на порядочном расстоянии от парадной, возле поленницы дров, быстро, наперебой стали что-то говорить друг другу, оглядываясь на парадную.

Колька мыл на кухне тарелки, когда в комнате грохнул выстрел. Кастрюля, подпрыгнув, гулко цокнула по металлическому настилу. Крышка с нее слетела и покатилась. Забулькало, зашипело.

Колька понял — беда! Вскочив в комнату, поднял кастрюлю. В дне ее было пробито рваное отверстие, из него хлестал суп. Обжигая пальцы, Колька помчался с кастрюлей на кухню, швырнул в таз. Пока бежал, половина супа вытекла. Чуть не плача от обиды и злобы, он выбежал на улицу.

Шурка с Петькой прятались где-то за дровами.

— Ну вы мне еще попадетесь! — погрозил в темноту Колька.

— А мы тебе и в трубу можем кое-что подсунуть, — отозвался из-за поленницы Шурка.

7

Несколько дней Колька в мастерской работал один. Побыв вместе с ним час-два, Элла Вадимовна и Казик уходили «на вызов» — это значило, что где-то произошла небольшая авария, — а возвращались они только с темнотой. И еще работали пару часов, прежде чем разойтись по домам. Казик и днем иногда заскакивал в мастерскую. То инструмент взять, то какую-нибудь деталь.