Веселые ваши друзья - [41]

Смех обманутого ожидания

Но что же все-таки заставляет нас смеяться над повторяющейся фразой, ситуацией, словом?

Вопрос это сложный. Даже такой мастер смеха, как Марк Твен, не в силах был объяснить, почему над упорно повторяемой им несмешной фразой слушатели сперва немного смеялись, потом принимали ее с гробовым молчанием, а на каком-то седьмом или восьмом круге начали дружно и бурно хохотать…

Впрочем, данный-то случай объяснить проще: секрет тут в психологии слушателей. Они знали, что имеют дело со знаменитым юмористом, и были уверены, что все, что он будет им говорить, окажется смешным. На первых порах они смеялись «авансом», не очень задумываясь, смешно ли сказанное.

И вдруг опомнились: не смешно! Их гробовое молчание — это недоумение. Почему писатель, прекрасно понимающий толк в юморе, упорно повторяет несмешную фразу?..

Наконец они поняли: писатель их просто дурачит! Водит за нос! Сам смеется над ними! И от сознания этого (ох и ловко же он нас провел!) возникает тот гомерический хохот, который можно назвать смехом обманутого ожидания.

Вообще же смех над теми, кто в одной и той же ситуации произносит одну и ту же фразу, — это смех над шаблоном, стереотипностью мышления, которое противно самой человеческой природе.

Если говорить о повести Носова, там тоже и собравшиеся, и мы, читатели, все время ждем, что хоть кто-то из вошедших скажет свое, нестандартное словечко. Но увы! Вместо этого звучит естественная, но такая надоевшая фраза:

— А, занимаетесь!

Ну как тут не рассмеяться?..

Сила этого смеха, который мы условимся называть юмором повторения, возрастает, если смешной была уже исходная ситуация или фраза. И я представляю, как смеются сотрудники отдела сатиры и юмора «Литературной газеты», читая в который уж раз одну и ту же «остроумную» подпись к очередной работе «Фотоателье»: «Отдых Евгения Сазонова», «Подарок Евгению Сазонову», «Хобби Евгения Сазонова»…

Посмеяться тут действительно есть над чем.

Мыслительные завихрения

Часто встречаются у Носова — тоже, как правило, в диалогах — своего рода мыслительные завихрения, когда мысль ребенка, не умеющего владеть своей речью, да к тому же взволнованного, вертится на одном месте, будто волчок:

«— Да я не знаю, о чем разговаривать, — говорит Мишка. — Это всегда так бывает: когда надо разговаривать, тогда не знаешь, о чем разговаривать, а когда не надо разговаривать, так разговариваешь и разговариваешь» («Телефон»).

«Ну мы этот ботинок и выбросили, потому что если б первый не выбросили, то и второй бы не выбросили, а раз первый выбросили, то и второй выбросили. Так оба и выбросили» («Елка»).

«— Почему же ты молчишь? — обращается учительница к Вите Малееву, сказавшему ей, будто Костя болен. — Ты мне неправду сказал?

— Это не я сказал. Это он сказал, чтобы я сказал. Я и сказал».

Во всех этих случаях немало значит и игра слов, которая невольно здесь возникает. Она вносит в эти и без того смешные рассуждения свою долю комического.

Made by Nosov [6]

Есть у Носова еще один комический прием, тоже из арсенала «наивных». Он встречается в самых разных его произведениях на манер штампа «Made by Nosov» и поначалу немало смешит, но потом, из-за слишком уж частого повторения, становится назойливым и уже почти не смешным.

Описать этот прием трудно. Обратимся лучше к примерам, и сразу ясно станет, о чем речь.

«— Помните, шутливо напутствует Мишка новорожденных цыплят в повести „Веселая семейка“, — что вы все братья-дети одной матери… то есть тьфу! — дети одного инкубатора, в котором вы все лежали рядышком, когда были еще обыкновенными, простыми яйцами и еще не умели ни бегать, ни говорить… то есть тьфу! — ни пищать…»

Вот это «то есть тьфу!» я и имею в виду. В данном случае оно вполне оправдано: ведь произносит эту речь не оратор, а мальчишка, к тому же взволнованный необычностью момента.

Но вот писатель передает это выражение другим героям, и все они повторяют его почти без изменений:

«— Правда, не мешайте мне врать… то есть тьфу! — не мешайте мне говорить правду, — сказал Незнайка».

Саморазоблачение в разгаре вранья! Выражение снова использовано к месту, однако отдано уже другому герою.

«— Вот удивительно! — воскликнул Пестренький. — То есть… тьфу!., что это я говорю! Ничего удивительного, конечно, нет».

Пачкуля Пестренький из сказки «Незнайка в Солнечном городе» твердо придерживается двух правил: никогда не умываться и ничему не удивляться. Второе правило он сейчас нарушил и потому несколько смущен. Прием снова оправдан, хотя испробован уже на третьем герое.

Но вот буквально на следующей странице ту же самую оговорку допускает архитектор Кубик. Среди новых строительных материалов, применяемых в Солнечном городе, он называет такие, как синтетический пластилин для лепных украшений и строительную пенопластмассу, «которая в воде не горит и в огне не тонет, то есть… тьфу!.. В огне не горит и в воде не тонет…»

Здесь подобная шутка уже ничем не оправдана, да ничего и не прибавляет к характеру Кубика — ну оговорка и оговорка! А то, что она вложена в уста еще одного героя, начинает уже раздражать.

Но эстафета с передачей этого выражения продолжается: мы слышим его то от милиционера Свистулькина, то от врача Компрессика из той же повести, то от Знайки, то от Миги, то от лунного телерепортера, то, наконец, от самого Носова в его публицистических статьях… то есть тьфу! — юморесках. Нет, конечно, иной раз и сам оговоришься подобным образом, но все-таки во всем хороша мера. Одна из чеховских юморесок недаром называется: «И прекрасное должно иметь пределы».