Веселые похождения внука Хуана Морейры - [84]
Когда гости перешли в столовую, мы на время остались одни в пустой залитой светом гостиной. С разгоревшимся лицом, опустив руки, теребя перламутровый веер, девушка ждала.
– Вы ослепительны сегодня.
– Я бы этого не хотела…
– Почему, моя Эулалия?
– Потому что ослепленный не видит.
– Ах, кокетка! А вы хотите, чтобы я вас видел…
– Да, со всеми моими недостатками, со всеми изъянами… чтобы потом не пришлось раскаяться.
– Нет у вас ни недостатков, ни изъянов…
– Может быть, они просто сейчас не видны…
– Для меня они не существуют… Никогда не будут существовать, Эулалия.
– Неужели? – прошептала она, почти насмешливо.
– Не смейтесь!.. Я люблю вас от всей души!
Она стала серьезна, очень серьезна и с неожиданной сдержанностью сказала:
– Я тоже люблю вас… Но мне горько думать… о лесоводстве и многом другом…
– И вы могли поверить?… Все это сплетни, недоброжелательство.
Она взглянула на меня, теперь уже улыбаясь, спокойная, торжествующая, и сказала с особым выражением:
– Нет, но… Как вам кажется, что подумала бы жена Цезаря?
– Не понимаю…
– Так вот… и Цезарь тоже должен быть вне подозрений.
Я посмотрел на нее так, словно давал тысячу обещаний и клятв, и наконец проговорил:
– Вы должны разрешить мне…
– Что, Маурисио?
– Просить у родителей вашей руки.
Она подняла на меня взгляд, такой невидящий, затуманенный, что я испугался, как бы она не потеряла сознание.
– Да, Маурисио, – едва прошептала она.
И это «Маурисио» слетело е ее уст словно ласка, словно это имя, мое имя, проскользнув между ее губами, было тысячу раз осыпано поцелуями, хотя оно и не было так приспособлено для этого, как другие имена, Пепе, например, похожее на два поцелуя подряд.
– Тогда сегодня же вечером! – сказал я. – Самое позднее – завтра…
Группа молодежи, убедившись, что гора не идет к ним, направилась, выйдя из столовой, к горе. Я проявил себя добрым принцем и, объединив всех, возобновил общий разговор, а Эулалия тем временем пришла в себя. Сеньора Коэн бросила мне намек, легкий, как удар палкой:
– Уединение создано для идиллий!
– О сеньора, когда я захочу идиллии, уверяю вас, я поищу более полного уединения, чем сегодня.
– Не понимаю…
– Э, такова уж природа идиллий… никто их не понимает, кроме тех, кто их создает или ими наслаждается… Остальные обычно нарушают их своей нескромностью или… соперничеством.
Она закусила губу, и я словно услыхал, как она молча поклялась отомстить мне за мою наглость.
Прощаясь, я попросил Росаэхи назначить мне встречу на следующий день.
– Приходите ко мне в контору в любой час.
– Речь пойдет не о делах.
– Тогда здесь, с девяти до десяти вечера.
V
На следующий вечер, после дня мучительных колебаний, я явился в дом Росаэхи просить руки Эулалии. На этот решающий и обязывающий шаг меня толкнуло желание отомстить Марии или, вернее, показать ей, что ее охлаждение и измена произошли одновременно с переменой в моих чувствах, но, кроме того, бесспорно сыграла роль и соблазнительная прелесть Эулалии. Однако мне жаль было так рано расставаться со своей свободой и, если бы не мысль, что огромное состояние может облегчить мне быстрое восхождение на вершины, боюсь, мои дневные раздумия привели бы меня к отказу от брака или попытке отложить решение на неопределенный срок.
Сияя улыбкой, сгорая от любопытства, Росаэхи принял меня в роскошном кабинете своего дворца, полном девственно нетронутых книг. Кое-что он подозревал о цели моего визита, – от него не укрылась моя нежная беседа с Эулалией, – но твердой уверенности не было, а дочь не хотела делать ему признания. Он повел себя радушно, почти услужливо, как со всеми людьми, занимающими положение, которых мог использовать в своих целях. Я, со своей стороны, не стал прибегать к околичностям.
– Вы настоящий мужчина, – начал я, – и не любите обходных путей.
– Правильно. Дело есть дело. Так лучше всего.
– А я, когда принимаю решение, должен выполнить его безотлагательно.
– Я тоже. Так лучше всего.
– Мы, люди действия, все таковы… Дело, которое привело меня к вам, дон Эстанислао, проще простого. Я люблю Эулалию, она любит меня, и я пришел просить ее руки… Мне кажется…
– О! – воскликнул он, прервав меня.
Глаза его широко раскрылись, в них вспыхнуло изумление… Он мечтал об этом, думал, надеялся, но все же это казалось ему невозможным. Он положил мне на плечи свои огромные волосатые лапищи, привлек меня к себе, словно собираясь поцеловать прямо в губы, и забормотал, путая от волнения испанский с немецким:
– Donner! Donner![34] Вот прекрасно! Я сказать жене!
Он выглянул в коридор и закричал:
– Ирма! Ирма!.. Kommen Sie![35]
Из гостиной послышался голос бежавшей к нам дамы:
– Was ist los?[36]
Не успела она вбежать в кабинет, как дон Эстанислао, почти подняв ее на воздух своими короткими могучими ручищами, крикнул:
– Дело сделано. Эррера хочет жениться на Эулалии.
– А «доча» что говорила? – пролепетала бедняжка в полной растерянности.
– Надо спросить у нее, сеньора, – сказал я, улыбаясь, несмотря на всю серьезность положения.
Новые крики:
– Эулалия! Эулалия! Schnell! Schnell![37] Поторапливайся! – как будто все было сном, который мог вот-вот рассеяться.
Вошла Эулалия, с пылающими щеками, зная, о чем ее сейчас спросят. Не колеблясь, она твердо ответила:
Повесть «Женитьба Лаучи», написанная Роберто Пайро в традиции испанского плутовского романа, рисует сатирическую картину аргентинской провинциальной жизни начала XX века. В ней она представлена увиденной глазами некоего мелкого пройдохи, носящего кличку Лáуча, что значит «Мышь».Лаконичная и емкая, четкая по композиционному рисунку повесть в оригинальном издании имела подзаголовок «Плутовской роман». Это определение точно указывает на его истоки и на родословную героя. Лауча, странствующий по городам и весям Аргентины, пронырливый и в то же время малоудачливый, битый жизнью плутишка,– плоть от плоти испанских плутов.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.