Веселые будни - [5]

A за русскую диктовку мне одиннадцать, одну таки ошибку всадила и, по обыкновению, глупейшую: вместо «потом» написала «попом». У меня только такие и бывают, особенно с «п» и «т»: то лишнюю ногу приставлю, то одной не хватает, хочу написать «теперь», - или «пеперь» или «тетерь» выйдет, даже злость берет.

Ну, и отличилась же сегодня Юля Бек за русским!

Я понимаю что можно иногда не додуматься да чего-нибудь и глупость сказать, - с кем греха не бывает? - но чтобы так ляпать, как y нас сегодня!..

Ольга Викторовна толковала нам что-то про озимые хлебные растения, потом обращается к Юле: «Ну-ка, Бек, назовите мне какое-нибудь». Ta встает и говорит:

- Мед.

Вы не верите, думаете, я сочиняю? Вот мамочка меня и предупреждала: «Ты, Муся, лучше никому этого не рассказывай, не поверят, подумают, что ты врешь, то есть лжешь» (уж, конёчно, мамуся моя «врешь» не сказала). A ведь эта правда, сущая правда!

Барбос даже глаза вытаращил:

«Как мед? почему ж это?»

Но Юля этот раз даже не особенно и сконфузилась, обыкновенно же она из-за всего краснеет.

- Потому что он и зимой есть.

«Господи прости! да разве это растение, да еще и хлебное?? Дети, кто из вас никогда не видел растения, встаньте пожалуйста.»

Подымается Щелкина.

«Как, вы никогда не видели растения?»

- Нет.

Вы не знаете, что такое наша Щелкина, такой второй наверно не существует: волосы y неё вылинявшие и будто маслом помазанные, рот открыт, глаза выпучены, и она всегда, всегда говорит глупости, даже по ошибке ничего другого не скажет, да еще и подшепетывает.

Теперь «Сцелькина» стоит, открыв рот, и молчит. Все хохочут, даже Юля, забыв, что она сама сейчас ляпнула; она хотя и миленькая, и люблю я ее, a ляпает тоже постоянно. Но какая она хорошенькая! Точно фарфоровая куколка.

Тут сейчас и зазвонили.

На переменке я рассказала про то, что видела в первом классе; понятно, решили сейчас же и попробовать.

Как только перемена кончилась, еще ни батюшки, ни «Женюрочки» в классе не было, мы Тишалову с Любой разложили на пол, только без простынь - откуда ж их взять? - и начали их оживлять. Не знаю уж, легче ли им дышать было, но что живы они были, так даже и очень как стали мы им руки да ноги разводить, да колени сгибать, они так развизжались, что Евгения Васильевна как на пожар прискакала.

«Старобельская! Штоф! Да вы с ума сошли! Что это за валянье по полу, что за безобразие!»

A мы и не заметили, как она вошла, очень уж своими утопленницами занялись. A они-то, обе пациентки наши, трепанные, мятые, живо на ноги повскакивали, да по местам, a я «Женюрочке» объяснять стала:

«Это - говорю, - мы учились искусственное дыхание делать.»

- Какое искусственное дыхание? Зачем?

«Да вед в первом же классе делают? Я сегодня, как за тетрадками ходила, видела, вот и мы хотели попробовать».

Евгения Васильевна рассмеялась.

- Ведь надо ж выдумать! Ну, будет, марш по местам, и дышать естественно. Вон и батюшка уж идет,

A что, ведь не особенно y нас в гимназии скучно?

Мои таланты. - Проткнутый глаз.

Никак не умудришься часто в свой дневник записывать, не хватает времени, Да и все тут! - Учительницы в гимназии теперь уж, как следует нам каждый день задают, да еще начались мои несчастные уроки музыки, a уж хуже этого ничего не выдумаешь. И к чему меня только учат? Все равно y меня способностей нет. С пением тоже недурно.

Недавно пробовали нам в гимназии голоса; уж и напела я им! - одно горе, даже учительница рассмеялась, a девочки, понятно, рады стараться; только мне одной это вовсе смешным не казалось.

Поставили все-таки во второе soprano.

«Ничего, - говорит учительница, - пока молодой петушок, но распеться может, слух есть.»

Хорош слух, - играю, так в трех тактах пять раз совру. Володька дразнит:

«А ты, Мурка, совсем по-христиански играешь, y тебя, поистине, левая рука не ведает, что творит правая.» Гадкий мальчишка, и разозлиться даже нельзя - правда.

И каждый день меня этой самой музыкой по полтора часа угощают, - извольте радоваться!

Почитать ведь тоже надо, как же без этого? Ну, a там смотришь, - девять часов бьет, и спать тебя гонят.

Но сегодня я книжку побоку, не читала, уж больно интересное случилось, необходимо записать. Слушайте вот:

Началась вся история с урока рисования. Вычинила я себе карандаш, просто роскошь, аккуратный, острый, такой именно, как Юлия Григорьевна любит, потому она всегда страшно злится, если ей тупыми огрызками рисунки поправлять дают.

Люба моя малюет себе, a я жду, чтобы Юлия Григорьевна пришла мне показать, что делать. Сижу, карандаш в правой руке, a сама повернулась налево и разговариваю с Грачевой. Хоть я её и терпеть не могу, но, нечего делать, остальные все рисуют, молчать же слишком скучно.

Рассказываю я ей про качели, которые y нас на даче висели, и, чтобы показать, какой длины доска была, развела во всю ширину руками. Вдруг слышу; Снежина моя как вскрикнет.

Я страшно испугалась, живо поворачиваюсь, a она за глаз рукой держится и плачет-плачет. Через минуту отвела руку, чтобы платок носовой достать, потому ей непременно высморкаться надо было, смотрю, глаз y неё красный-прекрасный, весь кровью налитой. Это я ей карандашом моим острым прямо в глаз угодила.