Веселое искусство смерти. Живой Мультиверсум - [69]

Похоже, этот разговор начал всерьез раздражать Джейн. Нервно откинув волосы в сторону, она повернула к Алексу свое миловидное лицо со слегка вздернутым носиком и большими, чайного цвета, но приобретшими странный красноватый оттенок в лучах заката, глазами.

— Алекс, что ты несешь? Что ты привязался к моему телу и к самолетам? Ты что, сам никуда не летал?..

— Один раз, в детстве. Мать потащила меня на похороны двоюродной тетки в Айову. Поэтому я знаю, что говорю. Хотя мы летели на небольшом самолете и не так уж высоко... Я тогда смотрел на людей, сидящих в салоне, и думал: «Несчастные! Вы жуете сэндвичи и пьете минеральную воду так же, как делали бы это и на земле. Вас восхитили живыми на небеса — пусть даже посредством уродливого магического приспособления — а вы, недостойные, вместо того, чтобы молиться и рыдать от избытка чувств — жуете или дрыхнете, словно скоты!»

— А ты в это время рыдал или молился? — спросил Адам, с интересом прислушивавшийся к разговору.

— Я разговаривал с духами.

— Ну, с духами ты у нас постоянно разговариваешь! — заметила Джейн с ноткой язвительности.

— То были особые духи. Возле поверхности Земли их нет. Они очень удивились, обнаружив, что внутри грубой железной птицы есть какой-то разум. А мне стало нестерпимо стыдно за людей... Меня даже стошнило... И на этом контакт прервался.

Джейн протянула руку и погладила по волосам вновь присевшего рядом Алекса.

— Такое случается со многими. Для этого в самолетах у каждого пассажира есть специальные пакеты...

— А помнишь, в младших классах тебя тоже часто тошнило? Прямо на уроках! — сказал Адам, дружески толкнув подругу плечом.

Джейн показалось, что она вновь ощутила неудержимые, знакомые ей с детства позывы «шестого чувства» — так она его про себя называла. Чувства, о котором она никогда никому не говорила, на котором, однако, строилась вся ее жизнь.

Когда-то родители Джейн были всерьез обеспокоены ее здоровьем. Время от времени, по непонятной причине девочку начинало тошнить. И эти случаи не удавалось связать ни с отравлением, ни с особенностями вестибулярного аппарата, ни с возрастными изменениями в организме. Ведь Джейн стойко переносила любые испытания — будь то долгая поездка в автомобиле, прогулка на катере, качели и прочие аттракционы, вплоть до «русских горок». Тошнота возникала сама собой, в определенных обстоятельствах... Уже проучившись несколько лет в школе, после целого ряда интуитивных прозрений, девочка догадалась, что столь неприятная особенность организма указывает на ее избранность, является ее призом, бонусом в игре под названием «жизнь». Она не стала подавлять свои способности, напротив — развила их и, в конце концов, научилась управлять организмом, избегая внешних физических проявлений.

Джейн сделала вид, что не услышала замечание Адама, лишь досадливо дернула плечом в ответ на его фамильярность.

— Алекс, но я не могу уже ехать на поезде или автобусом — это займет слишком много времени, и я буду вся вымотана, когда приеду! Лучше я пообещаю не есть и не спать в самолете. Я буду медитировать! Хорошо?

Рука Джейн все еще гладила волосы Алекса, и Адам, неожиданно для себя, почувствовал, что ему это неприятно. Он ощутил себя лишним. Тот, другой... тот, кого звали Стефаном, тоже что-то почувствовал. Он всегда обнаруживал себя, когда Адаму было плохо.

Возможно, существовавшая между ними связь объяснялась тем, что Адам и Стефан были близнецами, точнее — однояйцевыми близнецами. То есть они произошли из одной материнской яйцеклетки. Почти как клоны. Клоны друг друга, если можно так выразиться.

Поэтому не должен вызывать большого удивления тот факт, что они были и очень похожи.

Конечно же, имеется в виду не внешнее сходство. Только при рождении Адам и Стефан были совершенно одинаковыми. Полтора десятилетия неподвижности не могли благотворно сказаться на состоянии тела и облике Стефана. Давно уже не могло быть и речи о физическом сходстве...

Несмотря на безграничные восторги ученых, врачей и студентов-медиков, пользующихся возможностью исследовать столь странную форму жизни, по их мнению тлеющую в организме только за счет необъяснимой финансовой щедрости родственников, Стефан являл собой жалкое зрелище. И Адам порою с трудом подавлял рвотные позывы во время своих ежемесячных визитов в клинику. Глядя на непропорциональный череп, обтянутый бледно-серой, местами воспаленной кожей, тонкие, скрюченные конечности и мешок туловища с полуработающими внутренностями; ощущая неистребимый запах умирающей, но неспособной умереть плоти, ему так и хотелось щелкнуть тумблерами и выключить всю эту дорогую машинерию, оплетающую Стефана своими трубками и проводами, кормящую его, дышащую за него, даже испражняющуюся за него, а фактически — живущую за него.

Но поступить так Адам не мог.

Слишком привычны, очевидны были ему близость и сходство с этим существом. Не телесное сходство — внутреннее. Причем, если уж на то пошло, Адам ощущал, что духовно они с братом намного ближе друг другу, чем отдельные части души обычного человека.

Обычного — не сумасшедшего, страдающего раздвоением, разтроением, раздроблением личности. Чем больше соответствует норме, чем зауряднее человек, тем меньше он страдает — так казалось Адаму. Он полагал, что в большинстве своем люди слишком тупы, чтобы страдать. Одержимый то одним, то другим, то пятым, то десятым духом из обитающих в нем, на нем, вокруг него, обычный человек бьется, словно лист, среди множества других таких же листьев, под порывами ветра, и все увлекающие его силы искренне принимает за свои внутренние, глубоко интимные и личные движения души. Бьется, словно лист, пока очередной, особенно мощный порыв не сорвет его с Древа и не швырнет в небытие.