Вот и у них бывает такое, что обстановка меняется за пятнадцать минут. Было чистое небо — и вдруг ветерок, облака, тучи.
Взрывается тогда упругий звонок, трезвонит тревогу, а по громкоговорителю разносится команда:
— Руководитель воздействия — в локатор, артиллеристы — к орудиям!
Руководитель воздействия — это Серёжа. Он смотрит в свои приборы и выбирает зоны, которые надо расстрелять в первую очередь.
Рядом сидит планшетист и по особому графику определяет, какое из семи орудий, в какой момент и на какой высоте будет это делать. Ведь важно, чтобы разрыв не пришёлся над городом или селом, потому что вдруг снаряд не сработает и упадёт в чей-нибудь огород.
А в это время радисты запрашивают у Аэрофлота разрешение стрелять — ведь поблизости трассы пассажирских самолётов. Аэрофлот, чертыхаясь, отменяет все рейсы.
А в это же время сорок артиллеристов отряда, сорок молодцов-храбрецов заряжают орудия.
И всё это одновременно, в считанные минуты, потому что ведь скорость туч бывает больше ста километров в час. Зону нужно успеть перехватить снарядом до того момента, когда в ней ещё не образовался град. Если она несёт готовый град, то поздно — хоть плачь, хоть себя заряжай в пушку — он всё равно выпадет и всё измолотит.
А тучи ползут по всему горизонту, свинцовые, угрожающие.
12 мая Серёжа насчитал девять зон.
Девять!
— Представляешь, — кричит он, — всё кругом — сплошные градоносные тучи, всё небо нужно расстреливать, а оно взрывается, вспыхивает, грохочет! Это шла катастрофа, это была верная гибель всего урожая. И вот сидишь в своём локаторе и думаешь с ужасом: а ведь ты должен всё это предотвратить! От тебя всё зависит, собери всю свою выдержку, призови всё хладнокровие, подумай, только недолго… Спокойно, спокойно… Артиллеристы ждут, они наготове. Связь работает… Только что это, почему не работает связь? «Мурадзян, — кричу, — ты меня слышишь?! Почему не выходишь на связь? Мурадзя-ан!» Обливаюсь холодным потом, ах, думаю, всё погибло!.. Ответили они наконец не по рации, а по телефону. Там у них на центре, оказывается, в антенну ударила молния, разнесла всю рацию, Мурадзяна моего на пол свалило. Но парни не растерялись, другую рацию тут же наладили. «Ах, молодцы! — кричу. — Ваня — огонь! Турнир — огонь! Бинокль — огонь!» Это у нас огневые точки так называются. Знаешь, сколько снарядов мы тогда выпустили? Сколько, Сергей Семёныч?..
Сергей Семёнович Смирнов, начальник артиллерии, фронтовой офицер, отвечает:
— Триста две штуки за два часа, это почти три снаряда в минуту. Команды не успевали подавать! У артиллеристов из ушей кровь текла, все мы были страшные, истерзанные, пот с нас — заметьте — лил градом!
— В тот день, — говорит Серёжа, — шесть зон дали «крупу», одна — дождь и только две — град, в результате спасли семьдесят процентов урожая. А так бы всё полетело вверх тормашками.
Я тогда набрался наглости и спросил:
— Слушай, а почему вы не спасли весь урожай?
Серёжа посмотрел на меня презрительно.
— Ишь какой умник.
И показал почему-то на Арарат.
Арарат
Воздух был настолько знойным, густым, что очертание горы смутно угадывались. Ледяная вершина, казалось, висела сама по себе.
— Там что, — спросил Серёжа, — как ты думаешь? Там граница. А если град к нам из-за границы готовый приходит, а? Сам посуди, разве мы можем в ту сторону стрелять?
Нет, стрелять туда они, конечно, не могли. Но всё-таки к самому приходу тучи на нашу территорию — буквально за минуту до того, как она пересекает границу, — градобои выпускают заслон — штук десять — пятнадцать снарядов.
Град все же падает в приграничных районах, но дальше туча ослабевает.
Виноград
А виноград в Армении в том году уродился отменный. В Ереване через каждые двадцать шагов — фруктовый базар. Над продавцами, над покупателями носятся осы. Садятся, пьют сладкий сок. Так и отвешивает продавец виноград вместе с осами.
Как-то мы шли вместе с Серёжей мимо этих базаров, народу возле ящиков!..
Продавец кричит: «Успокойтесь, граждане, винограда всем хватит!»
Взглянул я на Серёжу, а он вышагивает такой гордый!
Когда говорят про кого-нибудь, что он трусливый, то добавляют: как овца.
Когда говорят про кого-нибудь, что он очень глупый, то добавляют: как баран.
Существует и много других оскорблений овечьего и бараньего достоинства.
А вот в Киргизии я встретил людей, которые говорили об овцах очень любовно, очень душевно и даже с нежностью.
— Овечки, — говорили они, — наши умницы, старательные работницы, гордость наша, наш золотой фонд.
Это было на горе Оргочор, на опытной овцеводческой станции, вблизи Иссык-Куля.
* * *
Овцеводство в Киргизии — самое древнее занятие. А что человеку еще оставалось делать, если кругом были горы?
Киргиз кочевал по горам, двигался вслед за овцами по склонам и узким теснинам в поисках пастбищ. Овца его кормила и одевала.
Вся жизнь кочевника и его семьи вертелась вокруг овцы. Жизнь его зависела от случая. А случаев таких его подстерегало немало. То засуха — пастбища все выгорели, то эпидемия — овцы все передохли.
Кочевник довольствовался тем, что ему давала природа. Как-нибудь воздействовать на неё он не умел. У него и в мыслях этого не было.
