Весь мир: Записки велосипедиста - [82]

В Бруклине, рядом с уже упомянутой тропой вдоль болотистого участка по соседству с Восточным Нью-Йорком (по которому тоже можно прокатиться до самого Рокэвэя), имеется тропа, ведущая вдоль побережья от Бэй-Риджа: по ней можно выехать из-под моста Верразано прямо на Кони-Айленд. В непосредственной близи от нее, к сожалению, бежит шоссейная трасса, но вид на бухту с другой стороны от тропы делает прогулку по ней стоящим делом. А по прибытии на Кони-Айленд получаешь дополнительное утешение в виде латиноамериканских музыкантов, которые выступают у причала в летние выходные дни.

Старый безумный Нью-Йорк-2

Мой приятель Пол играет на басу и поет в баре-пиццерии, расположенной в Виллидж, и я заезжаю поздороваться. Заведение под названием «Артурос» представляет собой странное сочетание сразу двух напоминаний о былом: во-первых, это джазовый бар, где завсегдатаи не стесняются петь хором и куда частенько приходят посидеть музыканты, возвращающиеся из студии или с собственного концерта. Во-вторых, это популярный ресторан с дружелюбной, шумной, слегка хаотичной атмосферой, где подают пиццу (и очень неплохую, между прочим).

Владелец «Артурос», которого я никогда не видел, увешал все стены собственными картинами. Здесь можно увидеть странноватые портреты и типичные для Гринвич-Виллидж виды уютных улочек, тонущих в зелени. Дочь владельца Лайза часто бывает там и обязательно здоровается со мной. Я спрашиваю, откуда взялись эти свисающие с потолка разнокалиберные модели самолетов, и она отвечает, что папа решил забросить живопись: теперь он посвятил себя моделированию.

«Артурос» — заведение, известное всей улице, так что здесь всегда полно постоянных посетителей. Оно не из тех ресторанов, которые способны привлечь внимание серьезного гурмана или упоминаются в новомодных путеводителях по вечернему Нью-Йорку. Пианино стоит точно посередине обеденного зала, в конце стойки, так что контрабасисту приходится ютиться в уголке. Иногда к ним присоединяется и ударник, играющий на рудиментарной установке, состоящей из малого барабана и тарелок. Он втискивается в закуток по другую сторону пианино и частенько оказывается вынужден уворачиваться от официантов или посетителей, желающих пройти в туалет, в котором стоит еще и ванна. Причем огромных размеров. Хотел бы я знать, сколько человек падали туда, потеряв спьяну равновесие, и не принимают ли работники ресторанчика горячие ванны после утомительного рабочего дня.

Женщина с грушевидной фигурой принимается петь под восторженные аплодисменты. Кто-то шепчет мне, что это мать Сэвиона Гловера, знаменитого чечеточника. Я сразу замечаю фамильное сходство — в чертах лица, во всяком случае. Ее черные, но изрядно припорошенные сединой волосы свернуты в тугую спираль, как у Ким Новак в фильме «Головокружение». Она поет известный шлягер и делает это хорошо, даже потрясающе хорошо.

Спев еще одну песню, она подсаживается к друзьям, приветствующим ее из ближайшей кабинки. Пианист показывает Полу какие-то таблицы аккордов, затем усаживается в кабинке за спиной певицы, рядом с дверью на кухню. Он начинает яростно листать какие-то нотные тетради, раскладывает их по всему столу и вскоре теряет всякий интерес к происходящему вокруг.

Микрофон берет человек по имени Джимми. Я знаю это, поскольку не так давно он подходил ко мне, чтобы представиться. «Я пою по четвергам», так он выразился. Прическу Джимми сложно описать. Она похожа на панковский ирокез, переходящий в длинный хвост, но при этом еще и зализанный назад. На нем черный пиджак и галстук, на котором изображены веселенькие желтые горны. Джимми исполняет еще один старый шлягер (все они только этим и занимаются, за исключением Пола, которого больше прельщает творчество Стиви Уандера), вкладывая в него и сердце, и душу.

Посетители «Артурос», который никак не назовешь «большим» рестораном, обычно представляют собой очень пеструю компанию: кто-то слушает певца, кто-то сосредоточенно жует, а кто-то не перестает болтать с друзьями. Некоторым удается проделывать все это сразу. Благодарной такую публику точно не назовешь, но здесь это никого не пугает. Джимми поет так, словно стоит на большой сцене до отказа набитого зала, не замечая чавканья и стука столовых приборов. Он поет для воображаемых задних рядов, надрывая голос. Невероятно.

Джимми исчезает со сцены, но его аккомпаниатор, пианист-азиат, держит глаза закрытыми и, по-видимому, не замечает отсутствия певца. Вернувшийся Джимми предстает перед публикой в пиджаке кремового цвета, неся под мышкой зонтик той же расцветки. Не медля ни секунды, он затягивает песню «Пенни с небес», и можно догадаться, что весь реквизит для этого номера он приготовил заранее и держал в задней части ресторанчика. «Каждый раз, когда идет дождь… на меня сыплются пенни с небес», — и зонтик взлетает ввысь, посреди набитого зала! Официанты разносят заказанную пиццу, и обедающие просят принести еще вина — жестами, поскольку за пением Джимми никто не услышит их криков. Похоже, взрывоопасный трюк с зонтиком нисколько никого не обеспокоил и даже не удивил. Джимми принимается импровизировать, выводя такой вокализ, что мелодию уже практически невозможно узнать. Порой он подчеркивает текст театральными жестами — складывает ладони словно в молитве или подхватывает миссис Гловер, чтобы станцевать с нею несколько па. Немыслимая парочка. На его голове оказывается вдруг маленькая черная шляпа. Наконец он увлекается настолько, что оставляет микрофон на пианино, рядом с банкой для чаевых, и принимается скакать — по-настоящему скакать по залу, распевая при этом во все горло.