Весь мир: Записки велосипедиста - [77]

Где же следует провести линию? Должны ли мы оценивать искусство исключительно по произведениям, предстающим перед нашими глазами?

История PowerPoint

Я читаю лекцию о компьютерной программе создания презентаций под названием PowerPoint. Дело происходит в калифорнийском университете в Беркли перед публикой, состоящей из легендарных IT-шников и ученых. За последние пару лет я сделал несколько коротких «фильмов» в этой программе, которой обычно пользуются бизнесмены и преподаватели, создающие в ней слайд-шоу и презентации. В своих фильмах я заставляю стрелочки и эротические картинки растворяться, двигаться, меняться — и никому не приходится щелкать по кнопочке «следующий слайд». Эти бессодержательные «презентации» прокручиваются сами по себе. Я прикрепил к ним и музыку — звуковые файлы, — так что в результате получилось нечто очень похожее на короткометражные абстрактные арт-фильмы, использующие знакомый (для некоторых) стиль этой программы. Я убрал, а точнее просто не использовал то, что обычно называют «контентом», так что остался один голый каркас: медиум, придуманный для передачи смысла. Здесь, в Беркли, выступающие обычно рассказывают о своей работе, но я предпочел рассказать собравшимся историю компьютерной программы. Я говорю о людях, которые изобрели и усовершенствовали ее, я предлагаю свой субъективный взгляд на PowerPoint — а также точки зрения ее приверженцев и критиков.

Я не на шутку волнуюсь. Многие из парней, превративших PowerPoint из идеи в рабочую программу, сидят в этом зале. Что они могут подумать о том, как я использую их детище? Почему они не перехватят у меня инициативу — им стоит только встать с места и указать на мои ошибки. Да они могут вызвать меня на дуэль, выставить на посмешище!

К счастью, я веду рассказ не о тонкостях программирования, а о вездесущности программного обеспечения и о том, как из-за ограничений своей работы — того, что и как программа делает, — PowerPoint ставит пределы содержанию презентации, а значит, и самой дискуссии. Все медиа до какой-то степени ограничены: что-то одно они делают хорошо, совершенно выпуская из виду все прочее. Не бог весть какое открытие, но, напомнив об этом, я надеюсь развеять миф о «нейтральности», окружающий многие программные продукты.

Я хочу также донести до своих зрителей мысль о том, что разговор в формате слайд-шоу — в том контексте, который использует именно эта программа, — стал чем-то вроде ритуального театра, развившегося в конференц-залах и комнатах для совещаний, далеких от сцен Бродвея. Никто не станет отрицать, что доклады и лекции сродни выступлению на подмостках, но мы опять же сталкиваемся с устойчивым мифом о присущих им объективности и нейтральности. В этих корпоративных и академических «театрах» работает невысказываемое вслух предубеждение: выступление — это работа на публику, а потому не имеет отношения к «реальности». Признать лекцию выступлением — все равно что предать ее анафеме. Мне хочется немного рассеять этот миф подлинности, но при этом обойтись без резких выражений и не заставить публику скучать.

Выступление проходит отлично. Я могу расслабиться, они уже смеются. Боб Гаскинс, Денис Остин и Питер Норвиг пришли меня послушать. Боб Гаскинс был одним из тех парней, кто отшлифовывал работу программы на начальной стадии и уже тогда осознал весь ее потенциал. Боб не хочет, чтобы я представлял его публике, так что, упомянув его имя, я показываю собравшимся слайд с изображением музыкального инструмента — концертино (Боб отошел от дел и теперь занимается покупкой-продажей антикварных инструментов). Это вызывает общий смех. Потом он отводит меня в сторонку, чтобы сказать, что идея о PowerPoint как о театре пришлась ему по душе, и я вздыхаю с облегчением. Ведь существует масса людей, ненавидящих эту программу лютой ненавистью, а многие другие начинают хохотать при одном упоминании о «жирных точках», отмечающих пункты в тексте презентаций, так что Боб, должно быть, здорово напрягается, когда речь заходит о его детище.

Работая над этими своими мини-фильмами и некоторыми другими произведениями, я начал понимать, что между текстом, изображением и звуком существует целая пирамида рычагов контроля и влияния. Я обратил внимание, что сегодня мы отводим тексту привилегированную позицию: подпись под картинкой «определяет» изображение, даже если прямо ему противоречит. Вот интересно, во времена, когда письменность еще не вошла в общий обиход, было ли изображение (символ, жест, знак) самым мощным медиумом по своему воздействию на людей? Быть может, звук (пение, чтение вслух, ритмический рисунок) занимал второе место в этой борьбе за внимание, а текст, чье употребление было сильно ограниченным тысячи лет тому назад, — только третье? Был ли некогда текст подспорьем для изображения и звука — и лишь со временем постепенно захватил власть, заняв их место? Не перевернулась ли в определенный момент вся пирамида коммуникационной силы?

Витгенштейну принадлежит знаменитое высказывание: «Границы моего языка — это границы моего сознания. Я знаю только то, что могу выразить словами». Я — пленник моего языка.