Весь мир: Записки велосипедиста - [65]

Что тогда музыка для меня? Ну, мне нравится танцевать под музыку, хотя, пожалуй, синкопированные ритмы — фанк, латиноамериканские жанры, хип-хоп и так далее — заставляют меня двигаться в такт чаще, чем размеренный повтор ударов хаус-музыки или того же техно. Я выдумал разные объяснения этому — дескать, синкопы по-разному, хотя и одновременно, «активируют» отдельные части тела (и участки сознания). Подозреваю, удовольствие, получаемое от этого наслоения ритмов, действует как биологическая метафора — метафора и отражение социальных и физиологических ритмов и процессов, которые мы считаем приятными. Эта музыка, как мне кажется, не зависит от контекста. Я могу прыгать у себя на чердаке или покачиваться в такт ритмам ай-пода в метро. Когда мне хочется послушать музыку, не танцуя, чаще всего я выбираю композиции с вокалом, находя, что мелодическая дуга в сочетании с гармониями и пульсом ритма может быть невероятно захватывающей эмоционально. Мы называем такие композиции песнями. Иногда текст тоже помогает, но я нередко прощаю слабые стихи, если все остальное — на уровне.

Значит, это уже два разных «применения» музыки. Наконец, я иногда слушаю саундтреки, современную классическую и неопределенно-экспериментальную музыку — обычно в качестве фона, усилителя настроения или просто ради атмосферы. В фильмах и телепередачах мы постоянно получаем тщательно дозированную музыку именно в таких целях. Это музыка в роли кондиционера… Черт, я же забыл рассказать немцу-галерейщику о своем недавнем сотрудничестве с техно-гуру Полом ван Дайком! А жаль, так я набрал бы дополнительных очков и завоевал бы его доверие.

Я шучу, что официант, похоже, подводит глаза карандашом, что вызывает смену предмета нашего разговора: как мне сказали, в местном магазине «Эберкромби и Фитч» все продавцы-консультанты должны быть моделями (или хотя бы походить на них), чтобы их наняли. Этот бывший бастион верхнего платья для «белых англосаксонских протестантов» (которое в прошлом отличалось такой же намеренной невыразительностью, как костюмы прямого покроя от «Братьев Брукс») возродился в качестве флагмана гомоэротического шика и фашистской элегантности. Вот и рассуждайте теперь о современных стандартах! Неужели за каждым мужчиной в застегнутом на все пуговицы хорошем костюме прячется этакий Том из Финляндии? У входа в магазин стоят два красавца в шортах, а стены внутри увешаны фотографиями и картинами (да, картинами!) мужчин-моделей с обнаженными торсами. Ухищрение оправдало себя: каждый день магазин заполняет молодежь всех видов и расцветок. Это выглядит как замечательный тематический парк, посвященный китчу, как воплощенный в жизни фильм Лени Рифеншталь или эпическая драма о завернутых в тоги римлянах. Что с того, если гей-китч продает одежду молодым людям с вполне традиционными пристрастиями? Келвин Кляйн делал это на протяжении десятилетий. Его черно-белые рекламки выглядят как фотографии из софт-гей-журналов 50-х и 60-х годов. Конечно же, подобная методика продажи применяется осознанно, это не просто предлог познакомиться с моделями. Не может быть, чтобы молодые гетеросексуалы, которые здесь отовариваются (а многие из них в жизни бы не подошли близко к чему-то, украшенному гей-ярлычком), думали: «О, да они здесь просто классные ребята!»

© The Imperial War Museum, image ART2291

День еще в разгаре, солнце высоко, и я вновь качу на юг, за реку — теперь в Имперский военный музей, где устроена великолепная экспозиция камуфляжа, включающая два наряда, которые использовались на съемках моего фильма «Правдивые истории»! Есть здесь и корабль, покрашенный по всем правилам так называемого «слепящего» камуфляжа (см. фото выше).

Как выразилась моя подруга С.: «Где эта раскраска могла что-нибудь скрыть? В цирке, что ли?» В нашем представлении, камуфляж — обожаемые военными рисунки разноцветных пузырей, практичные и не очень, но, похоже, когда камуфляж только изобрели, это понятие вмещало в себя намного больше. Он не просто применялся для того, чтобы заставить предмет слиться с общим фоном леса или пустыни. Его также использовали, чтобы сбить с толку (как это делает, скажем, множество насекомых): заставить наблюдателя перепутать перед и зад, неправильно оценить форму (а значит, и назначение) объекта, его размеры. Где-то выскакивали забавные цистерны и баки, которые зрительно увеличивали размеры войска или отдельной колонны, где-то надувались «потемкинские» танки и артиллерия, которую потом можно было сдуть обратно и сложить до следующего раза. Небольшое подразделение могло тащить за собой фальшивые танки в надежде, что враг, видя превосходящие силы, воздержится от атаки.

Национальные стереотипы

Когда я поворачиваю назад в гостиницу, солнечный свет уже начинает тускнеть. По извилистым переулкам приятно ездить, особенно в солнечную погоду. Дома обладают уютными для глаза пропорциями, здесь расположился «загородный город», как называет эти кварталы С. Во многих районах, должно быть, действуют какие-то ограничения на высоту застройки. За многие годы это заставило город разрастись сверх всякой меры, что в свою очередь усилило движение. Здания по большей части не выше десятка этажей, и эта шкала, а также детали архитектуры повествуют о том, как англичане видят себя — как народ и как нацию. «Пусть мы утонченные, искушенные, шикарно одетые сливки общества, пусть мы титаны мысли, завоеватели и первопроходцы, все равно в глубине души все мы — простые деревенские жители». Я не хочу сказать, будто архитектура в буквальном смысле что-то рассказывает — как надписи, выбитые на стенах. Этот рассказ ведется метафорически. С помощью рам и подоконников, с помощью неброских нарядов королевы и охотничьих костюмов членов королевского семейства. Вездесущие окна, разделенные на множество маленьких окошек, куда лучше сохраняют уют, дают защиту и покой, чем современные окна от пола до потолка. Их стеклышки ведут за город, к идеализированному мифу о простой жизни на лоне природы.