Весь Кларк. Пески Марса - [50]

Мало кто знал, что скрупулезный Тэйн, пожелай он того, мог бы заработать гораздо больше денег на колоде карт, чем будучи астрономом. Правда, в случае благополучного возвращения с Луны бедность ему не грозила…

Сэр Роберт Дервент терпеть не мог ожидания. Оно давало ему время для раздумий, а раздумья — враг спокойствия. Сейчас, в то время, когда приближался величайший момент в его жизни, он размышлял о прошлом, вспоминал юность.

Сорок лет борьбы, побед и горьких разочарований — все это было связано с будущим. Он словно бы снова стал юношей, оказался в самом начале своей университетской карьеры, а Вторая мировая война, укравшая из его жизни шесть лет, была не более чем грозовой тучей на горизонте. Он лежал посреди шропширского леса весенним утром, которому уже не суждено было повториться, и читал книгу, которую и теперь держал в руках. На шмуцтитуле выцветшими чернилами было неровным почерком написано: «Роберт А. Дервент, 22 июня 1935».

Книга была та же самая, но куда девалась музыка слов, от которой некогда загоралось сердце? Он стал слишком мудрым и слишком старым; теперь его не могли обмануть фокусы аллитерации и рефренов, и слишком очевидным стало отсутствие в этих стихах мысли. Но вновь и вновь к нему возвращалось еле слышное эхо прошлого, и на мгновение кровь приливала к щекам, как сорок лет назад. Порой хватало одной-единственной строки: «О лютня, ты играешь в землях смерти!»[28], а порой — двустишия: «Пока Господь на земли и моря / Глас громовой труб ночи не обрушил».

Генеральный директор задумчиво смотрел в пространство. Он сам собирался обрушить на земли и моря такой гром, которого мир до сих пор не слыхал. Моряки в Индийском океане услышат рев двигателей в небе и запрокинут головы; услышат его и рабочие на цейлонских чайных плантациях, но он уже будет затихать, уносясь на запад, к Африке. До нефтяников в аравийских песках донесутся последние отзвуки из стратосферы.

Сэр Роберт рассеянно перевернул несколько страниц. Лишь изредка какие-то строчки заставляли его остановить на себе взгляд.

«Что сумеешь сберечь ты в жизни песках, в потоках времен, /Пловец, дерзнувший поспорить с волной непосильной?»

А он что сберег в потоке времен? Намного больше других, он знал это. Но ему было уже почти сорок, прежде чем он обрел цель в жизни. Любовь к математике его никогда не покидала, но долгое время это была бесцельная страсть. Даже теперь казалось, что тем, кем он стал, его сделала случайность.

«Во Франции древней, у бурного моря, / В мире злата, песков и руин, / В прекрасную даму всем сердцем влюбленный, / Певец жил печальный один».

Волшебство стихов не трогало сэра Роберта. Его память обратилась к годам войны, когда он вел свою собственную битву за лабораторным столом. На суше, на море, в воздухе гибли люди, а он наблюдал за прохождением электронов по смыкающимся магнитным полям. Трудно было представить себе что-то более отвлеченное; и все же из той работы, в которой он участвовал, родилось величайшее тактическое оружие Второй мировой войны.

Это был шаг от радара к небесной механике, от орбит электронов к путям планет вокруг Солнца. Техника, примененная им в маленьком мире магнетрона, могла быть применена в космических масштабах. Возможно, ему повезло; проработав всего десять лет, он заслужил солидную репутацию, атаковав проблему трех тел. Десять лет спустя — к всеобщему и его собственному изумлению — он стал королевским астрономом.

«Ипульс войны, и страсть мечты о чуде,/Небес шептанье, звуков полотно, / И пенье звезд, и гром любви прекрасной, / И музыка, что греет сердце, как вино».

Он мог бы безбедно жить, занимая этот пост, до конца жизни, но дух времени слишком сильно захватил его. Разум подсказывал ему, что наступит время освоения космоса, но сначала он не понимал, насколько оно близко, это время. А когда он это понял, то осознал, что наконец обрел цель в жизни, что долгие годы трудов наконец принесли свой урожай.

Он переворачивал пожелтевшие страницы до тех пор, пока не нашел то, что искал. Здесь, в узких колонках шрифта, до сих пор сохранилось волшебство, здесь ничего не изменилось, и слова до сих пор откликались в его мозгу настойчивым ритмом. Было время, когда эти строки, одна за другой, бесконечной цепью, час за часом странствовали по его сознанию — до тех пор, пока слова не утрачивали смысл:

Созвездий мириады

Сюда не льют лучи,

Молчат здесь водопады,

Не пенятся ключи;

Ни радости беспечной,

Ни скорби быстротечной —

Один лишь сон — сон вечный

Ждет в вечной той ночи[29].

Вечная ночь должна была наступить — и слишком скоро, вопреки желаниям человека. Но хотя бы до того, как людям предстоит зачахнуть и умереть, он познает звезды; а Вселенная, не растаяв, будто сон, поведает ему свои тайны. И если не ему — то другим, которые придут после него и завершат то, что начал он.

Сэр Роберт закрыл тоненький томик и положил на полку. Его путешествие в прошлое закончилось в будущем, и настала пора возвращаться.

На тумбочке рядом с кроватью сердито и настойчиво зазвонил телефон.

10

О Джефферсоне Уилксе никто ничего не знал просто потому, что знать о нем было почти нечего. Почти тридцать лет он проработал младшим бухгалтером на фабрике в Питсбурге, и за это время в должности его повысили всего один раз. Работу свою он выполнял с нарочитой скрупулезностью, что приводило в отчаяние его работодателей. Как миллионы его современников, он практически ничего не понимал в той цивилизации, в которой жил. Двадцать пять лег назад он женился, и никто не удивился, узнав, что жена ушла от него через несколько месяцев.