Вертолетчик - [85]

Но через неделю счастья в комнату вдруг ворвались старшие лейтенанты М. и Л. и с порога объявили, что они заменились!

— А тебя твой заменщик там ждет! Нахрена ты уехал? Собирайся и дуй назад! Мы только заехали сказать, сейчас в аэропорт и — домой! Встретимся в Магдагачах после отпуска.

— Вот, блин… — сказал борттехник. — Вы даже не понимаете, как вы все испортили! Е же мое, — в ужасе взялся он за голову.

Два старших лейтенанта с безумием свободы в глазах умчались, оставив после себя запах водки и развалины счастья. Старший лейтенант затосковал. Зачем, думал он, вышагивая по комнате, ну зачем я поехал в этот проклятый оазис, потерял последние дни, — и что теперь делать, когда там сидит эта сволочь заменщик, и я уже вычеркнут из списков счастья — где же этот прославленный армейский бардак?! Туда, сейчас же туда, майор поможет, он обещал, он же сам предлагал, ну хотя бы еще месяц до общей замены, чтобы вместе с ними…

Он начал метаться между профилакторием и военным аэродромом, узнавать, есть ли борта на Сабзавар, и через два дня улетел.

Лучше бы он задержался. Ни майора, ни ее там не было. Их не было ни в городке, ни в пустыне, ни в горах, ни в небе. Их не было в стране. Об этом борттехник узнал, ворвавшись в ее комнату прямо с самолета.

— Тю-у! — сказала соседка. — А вот и опоздавший. Опять не успел, юноша! Вчера вечером они улетели. На две недели. Она — в счет отпуска, он — как бы в профилакторий. Если бы ты не поторопился, увиделись бы — майору же нужно прибытие отметить. А позавчера мы тут их как бы свадьбу праздновали. Вот в тот день, когда ты улетел, он ей предложение и сделал. Утром увез в горы, в снега, сел там — и предложил! Красиво, да? Теперь отправились в Союз, чтобы как полагается. Она просила передать, чтобы ты дождался…

«Останемся! — злобно бормотал борттехник, быстро шагая к штабу. — Вот тебе и останемся! Наебал как котенка! Меня — в профилакторий, ее — замуж. За себя… А она, конечно, согласна! Дождаться! И зачем я должен дожидаться теперь?!». Но улететь, не увидев — это казалось ему вообще невозможным.

Он вошел к начштаба решительно, он даже не понял удивленного взгляда, когда потребовал оставить его здесь хотя бы на две недели. «А как я тебя оставлю? — спросил начштаба. — Ты здесь уже вне закона, приказ подписан, сидишь до первого борта. У тебя даже койки-то нет, по сути. Да ты что, с ума сошел, где это видано? Давай домой, что ты городишь, ну какие дела у тебя могут быть тут? Нет тут у нас никаких дел — рви когти, дурак, не гневи бога!».

В Сабзаваре он просидел еще неделю — пока оформил документы, пока ждал борт на Ташкент (на один опоздал намеренно, за что получил дыню). На построения уже не ходил, долго спал, шел в баню, валялся возле бассейна, прислушиваясь к звукам садящихся самолетов — не летит ли «горбатый». По вечерам рассказывал заменщику — молодому лейтенанту, как надо воевать. Ходил к ее соседке, пил чай, водку, глядя на стены ее комнаты, на ее кровать (здесь автор опускает целый том соседкиных рассказов, его мыслей, ее маленьких вещиц в его вороватых пальцах). Несмотря на соседкины намеки, уходил на ночь к себе. Сидел до утра на кухне, что-то писал, выбирался на улицу, курил в темноте, мокро шмыгая носом. Днем шел на стоянку, бродил возле пустой площадки своего (уже чужого) улетевшего борта, смотрел на песок и камни, думая, какой из них побывал под ее ногой — да что тут найдешь после ветра винтов! И вдруг однажды, рассматривая очередного претендента на памятный сувенир, он понял, что все закончилось. И пришла радость и лихорадка — все закончилось только здесь — он же знает номер части майора в Северо-западном округе, и ничего не помешает ему, когда заменится вся эскадрилья, и все отгуляют отпуска, — прибыть, найти, постучать в дверь, и сказать небрежно, когда откроют… Если майор, то: «Здравия желаю, товарищ майор, у нас осталась отложенной партия при счете 5:5 с неплохими шансами у черных». А если она? Но будет еще время подумать, что сказать ей, теперь главное, выбраться отсюда. И пусть она, прибыв, узнает, что нет его здесь больше, — с грустным злорадством подумал он. И никаких записок.

Поздним утром, когда все были на вылетах или на стоянке, пришел «горбатый». Старший лейтенант взял сумку с вещами, коробку с книгами, купленными в местном магазине, и присел на дорожку — казалось, что он уезжает в отпуск, поэтому он даже не осмотрелся напоследок, не забрал в память все, что было вокруг, — он уже был в будущем, он блуждал в его бесчисленных лабиринтах, и все коридоры выводили к ней. Он шел к самолету, опасаясь, — а вдруг они прилетели в нем? Тогда что ему остается — пожать руку майору, кивнуть ей и вот так просто улететь? Только бы их не было. Только бы они были…

Но их не было.

«Горбатый» оторвался от полосы и, резко задрав нос, пошел вверх, отстреливая гроздья тепловых ловушек. Пара Ми-24 шла чуть ниже, прикрывая небесного кашалота своими узкими крокодильими телами. И если бы кто-нибудь спросил сейчас старшего лейтенанта о тех, кто прикрывает его, — он назвал бы всех поименно. Но в тот момент он совсем не думал о том, что уходило под брюхо самолета. Он улетал с войны навсегда, еще не понимая, что такое это «навсегда»…