Вертикаль - [2]

Как его зовут и сколько ему лет, Верещагин не знал, а спросить стеснялся. Эдуардыч, и Эдуардыч. Сосед. Вот уже пять лет как соседствует. Возраст — чуть выше среднего, по характеру умеренный, но местами порывистый, до ураганного. Живет один, без семьи. Профессия — собиратель народного эпоса.

В тот день, видимо, с эпосом не повезло. Минувшие выходные объявили рабочими, и народ шашлыками не злоупотреблял. Отсюда и результат — пустой рюкзак и, как следствие, соответствующее выражение лица. Словно у человека, идущего с похорон.

Именно эта одинокая трагическая фигура на фоне заката показалась Владимиру Викторовичу чем-то поэтическим и метафористичным. Вот он — маленький человек, ищущий себя в таком большом и непростом мире. И не находящий…

Словно специально, Эдуардыч остановился и оглянулся на лес. Вся его поза олицетворяла тоску. Замри мгновенье! Верещагин схватил кисть и увековечил соседа в масле. Собиратель получился темно-синим, словно расписной уголовник. Увы, сказалось отсутствие желтой и красной красок. Но ничего, изобразительное искусство и не обязано документально отражать правду жизни. А призвано передать эмоции и ощущения творца от живописуемого объекта. Зато теперь пейзаж выглядел завершенным. И мог удовлетворить самого взыскательного критика.

Вторым после дочери полотно оценил сын, перешедший в десятый класс математической школы.

— А это что за ублюдок? — ткнул он пальцем в еще не засохшую фигуру соседа. Вернее, в его художественное воплощение.

— Какой тебе ублюдок?! — справедливо возмутился отец, пожертвовавший краской не корысти ради. — Это Эдуардыч.

— Ну, не знаю, — почесал бритый затылок отпрыск, — по-моему, не очень похож. Говорю ж, типичный ублюдок. Или снежный человек.

— Поменьше тарантиновскую стряпню смотри, — парировал Владимир Викторович, снимая холст с мольберта.

Затем он отнес пейзаж в большую комнату и торжественно повесил на стену, прямо над раскладным диваном постпенсионного возраста, но продолжавшим службу на дачных фронтах.

Таким вот незамысловатым образом основатель первого в мире государства рабочих и крестьян превратился в «Ублюдка на Марсе». Ничего не поделать, название прикипело мгновенно — первое впечатление самое сильное, и отвязаться от него практически невозможно. Все равно что переименовать собственного ребенка в пятилетнем возрасте.

О политической стороне вопроса Владимир Викторович не задумывался вовсе. Хотя он и воспитывался при советской власти, но никогда не считал Ленина эталоном мужской красоты.

Сейчас, рассматривая осиротевшую стену, он думал не о трагических последствиях демократизации общества, а о том, что беда не приходит одна, как банально это ни звучит. И все большие проблемы всегда начинаются с мелких неприятностей.

Первой неприятностью была утренняя ссора с женой. Поцапались, как всегда, из-за ерунды. То есть денежных знаков — честно заработанных, но до сих пор не полученных. Заработал, но не получил муж.

Работодатели, бессовестно прикрываясь мировым финансовым кризисом, переносили время справедливой расплаты на совсем уж неприличный срок. Супругу, в свою очередь, мало интересовали ссылки мужа на чужую совесть. Не дали, потому что не смог выбить.

— Что ж, мне бухгалтера в заложники брать? — оправдывался Верещагин.

— А на что мне продукты покупать?! — вопрошала в ответ жена. — Или в магазине оставлять расписки? И объяснять, что мой муж размазня?!

Владимир Викторович, не считавший себя размазней, намекнул, что семейный бюджет состоит не только из его доходов, чем усугубил ситуацию. Женщина, когда-то перед алтарем поклявшаяся любить законно выбранного мужа и в богатстве, и в нищете, теперь заявила, что не намерена терпеть дискриминацию по финансовому признаку и в ближайшее время постарается найти спонсора. После таких слов любой нормальный мужчина указал бы женщине на дверь ногой, но Владимир Викторович, третий десяток лет не снимавший обручального кольца, уехал сам, понимая, что за бравадой супруги ничего не стоит. И никакой спонсор на его дражайшую половину, как бы это грустно ни звучало, увы, уже не позарится.

Все обвинения в низком финансировании семейства он считал несостоятельными. Вон, его коллега, отставной военный, своих домочадцев заставляет рапорта писать на материальную помощь. Нужны жене, к примеру, колготки или дочке помада — будьте любезны — рапорт на стол. С обоснованием и суммой. Глава семьи рассмотрит и завизирует, если сочтет нужным. После покупки товарный чек сдается и прикладывается к рапорту для отчетности. Рапорта помещаются в специальную папку и хранятся вечно. Вдруг развестись захотят и раздел имущества затеять? У нас все учтено. С рапортом не поспоришь.

А Владимир Викторович почти ни в чем супруге не отказывает. Шмоток — и целого шкафа мало. Коробки с обувью с полок и антресолей свисают, подобно лавине, угрожая в любую секунду сорваться и похоронить под собой все живое, в том числе невинного кота. И обратно — виноват. Хорошо, хоть дача есть — можно на время скрыться от напрасных обвинений. Участок, к слову, тоже приобрел по женской прихоти, продав «хрущевскую» «трешку» покойной матушки.