Vertigo - [18]

Однако шевелиться надо, завтрак готовить надо, палатку свертывать надо. Звезд по–прежнему не было видно, значит, туман или облако все еще окутывали плато под Черчиллем. Интересно, как они за мной наблюдают, подумал Дан, ведь за все время, что он в горах, не было не малейшего намека на постороннее присутствие. Он был совершенно один. Он не мог определить, явилась ли его болезнь невероятной случайностью или частью какого–то до деталей продуманного плана. И что было бы, если бы ему реально понадобилась посторонняя медицинская помощь? Спасибо отцу, спасибо турклубу, он чувствовал себя в горах, как дома, прекрасно знал, чего бояться, а чего нет, смог контролировать свое состояние и трезво оценить риск. Был ли он уверен на сто процентов, что поступает правильно, пытаясь самостоятельно спуститься с плато? На сто, конечно, нет, но больше пятидесяти — наверняка. Никто не знает, что может случиться дальше, а пока он может двигаться на своих двоих, он должен уходить с высоты и тем самым повышать свои шансы выжить. Простая логика, закон гор, прежде всего, уходи от опасности, а там — думай дальше.

Километр по глубокому снегу — это две–три тысячи шагов. Сделав лишь сотни три, Дан понял, насколько он ослаб всего за пару дней. Организм протестовал, как он протестует на тридцатом километре марафона. Дан заставлял себя идти, освещая путь фонариком, уменьшив шаги, чтобы не оступиться и не упасть, неуклонно подсчитывая каждый шаг. Состояние, которого он не знал, к которому не привык. Его тело, даже пробежав сорок километров, всегда было способно двигаться дальше, он никогда в жизни, даже на армейском марш–броске, не достигал предела своих возможностей. Вдобавок ко всему, ему требовались дополнительные усилия, чтобы сохранять равновесие. Он держал направление строго на юг, время от времени сверяясь с компасом. Он не позволял себе останавливаться до тех пор, пока не пройдет этот километр. С каждым шагом идти становилось все труднее из–за небольшого подъема, всего–то метров двадцать, похожего на край блюдца и отделявшего плато от склона долины. Начинало светать, черная пелена сменялась темно–серой, фиолетово–малиновой, снова серела и постепенно светлела. Небесный владыка, отойдя ото сна, по капле добавлял молоко в черный кофе ночного тумана.

Две тысячи семьсот сорок три шага. Дан стоял перед склоном, круто уходящим вниз. Видимость была от силы метров десять. Несмотря на туман, достаточно холодно. Только теперь он позволил себе передохнуть. Силы были на исходе — он и подумать не мог, насколько трудно будет пройти этот километр. Он мог бы с легкостью променять его на самый трудный и изнурительный марафон. Не помогало даже традиционное средство — кусочки горького шоколада.

Дан продел руки в петли ледорубов, так что клювики оказались на уровне локтей, отпустил якорь на максимальную длину, отпустил красный воздушный шарик, у которого побольше шансов, чем у него, остаться на поверхности лавины. Он уложил спереди упаковку с палаткой и остальными вещами, призванными смягчить удар, если он налетит на камень.

С Богом?.. К черту?..

Никаких санок не надо: как славно было на Воробьевых горах на высоком берегу Москвы–реки забраться в большой мешок из толстого полиэтилена, и, взяв для страховки ледоруб, пугая лыжников, скатиться с ветерком вниз. А здесь впереди почти ничего не видно, и надо тормозить всеми силами, чтобы не набрать сумасшедшую скорость и не врезаться в скалу, или не рухнуть с обрыва. Он лежал раскорякой на волокуше и со всей силой, на которую был способен, втыкал ледорубы локтями в свежий рыхлый снег. В первые минуты все шло нормально, но потом ему понадобилось прилагать все больше и больше усилий. От напряжения начали болеть мышцы рук и спины. Хотелось остановиться на склоне и переждать, передохнуть, но у него уже не хватало сил, чтобы полностью остановиться. Он мог бы перевернуться и, предоставив волокуше свободу скатиться вниз со всеми его вещами, остановиться на склоне, используя якорь и оба ледоруба. Но это означало, что дальше ему пришлось бы спускаться пешком… Сегодня он не был на это способен. Поэтому приходилось терпеть и преодолевать себя и нарастающую боль в мышцах.

Ему удалось контролировать скорость движения до самого конца склона, пока импровизированные сани не зарылись в сугроб на краю ледника Клутлан. Поясница разламывалась, и свело лопатки. Вдобавок болело почти все тело от непомерного напряжения, с которым он удерживался на склоне. Не в силах пошевелиться, он лежал на спине, давая отдых мышцам. Но бесконечно лежать на снегу он не мог, холод постепенно заползал под одежду.

В рюкзаке запиликал телефон, очнувшийся от трехдневной спячки. Но у него было ни сил, ни желания отвечать на звонок. Через несколько секунд после того, как сигнал затих, он услышал двойной бип СМСки. Дан приподнялся и снял с плеч рюкзак с электроникой. «Мы вас потеряли, выйдите на связь», гласило сообщение Джеральда.

— Забеспокоились, ценного кролика потеряли, — сам себе вслух сказал Дан, — потому–то и телефон подключили. Ну да ничего, пускай поволнуются.