Вернувшийся к рассвету - [29]

— Знаете, Олежек, я всегда считала, что дело пионервожатого поднимать флаг на линейке, разжигать костры и петь возле них разные песни, а не измерение температуры у детей.

Дважды сучка. Ничего, ничего, придёт время. Сергеич тебя терпеть не может, в гороно тоже наслышаны о вашем величестве и будем надеяться, что это твое последнее лето, неуважаемая Оксана Ивановна.

Олег скривился, как от съеденной дольки лимона и выдавил из себя улыбку:

— Спасибо за ответ, Оксана Ивановна. Больше я вас не задерживаю.

Плохонький ответный удар, трусоватый, но вступать в открытый конфликт он пока не будет. Олег пододвинул к себе список с фамилиями, покусал кончик ручки: «Ровно тринадцать детдомовцев. Это не к добру. От детдомовцев и просто проблемы бывают, а в нынешней смене их ровно тринадцать. Чёртова нехорошая дюжина. Ещё к ним добавим ребят, напротив фамилий которых проставлены красной пастой галочки и можно смело начинать грустить. Все помеченные состоят на учёте в детской комнате милиции и среди этой хулиганистой компании целых три девочки. Девочки, это очень плохо. Даже не так, а так — очень, очень плохо. Их не выведешь на веранду ночью и не заставишь приседать, держа на вытянутых руках подушку. Их не отведёшь за угол и не отвесишь хорошего пинка по тому месту, которым они думают. Девочки — это проблема с большой буквы. А эти клуши, так называемые пионервожатые, способны лишь расплакаться и прибежать нажаловаться на непослушного им ребёнка. Дать пощечину зарвавшейся соплячке они просто не способны».

— Олег! Выйди сюда.

О, Сергеич! Явление грозного Юпитера народу. Олег поднялся из-за стола и, спускаясь по ступеням веранды, пытался предположить, что заставило директора лагеря и по совместительству небожителя спуститься на грешную землю.

— День добрый, Сергеич.

— Здоровались уже. Ты вот, что, Олег…..

Сергеич несколько секунд изучает переносицу Олега, потом отводит взгляд и спрашивает, смотря в сторону:

— Ты нигде, ничего не натворил, Олег? Самиздат свой читать никому не давал, ни с кем о нём не говорил по-пьяни? Не дрался?

— В смысле, Сергеич? Какой самиздат? Какие пьянки?

— Да без смысла! Иди-ка сюда, читатель!

Сергеич шагнул в сторону от выхода с веранды, пальцем поманил за собой. Когда они скрылись за разросшимися кустами, он ухватил Олега за нашитые на груди батника планки и зашипел-зашептал, нависая над собеседником:

— Мне оттуда звонили! — толстый палец, поросший жесткими чёрными волосками, проткнул синею пустоту неба — Понимаешь, Олег, оттуда! Спрашивали о тебе, что и как. Интересовались, какой у тебя моральный облик, почему ты не вступаешь в партию — твоё заявление я же ещё прошлой зимой подписал.

— И что? Что ты им ответил Сергеич? И отпусти ты меня!

Олег попытался отодвинуться от Сергеича, но собравшие в щепоть ткань рубахи пальцы не пускали. Взгляд его собеседника стал свинцовым, черты лица потяжелели, рубя глубокими морщинами пористую и угреватую кожу:

— А ничего я им не сказал, Олежек, ничего. Не успел. Трубку положили, а потом снова перезвонили — ждут тебя на перекрёстке за воротами лагеря. Чёрная «Волга». Так что перепоручи свои дела кому-нибудь и иди. И помни, Олежек — не надо подводить меня, не хорошо это.

Вот это Олега и добило. Сергеич боялся. Пусть он и угрожал, и взгляд его был тяжелым и пронизывающим, но жалобные нотки в конце последней фразы расставили всё по своим местам.

Привычно отдав салют дежурным у ворот лагеря, Олег левой рукой толкнул калитку, правой страхуя тяжелую железную раму. За один день детишки вряд ли успели укоротить калиточную пружину, обычно это делают на третий-пятый день, но с этими малолетними гражданами приходилось держать ухо востро — вдруг опытом за зиму обменялись? А получать по телу ребром железного уголкане было никакого желания. В позапрошлой смене одному из четвёртого отряда даже «скорую помощь» пришлось вызывать — рассекло пацану кожу на голове, добаловались. И сделать с этими цветами жизни ничего невозможно — ну компота лишишь или просмотра киносеанса и всё наказание, а они снова принимаются за старое. Другие, правда, уже, но разницы ни какой. Лучше бы в дырки от выбитых сучков в стенке туалете за девчонками подглядывали, всё меньше вреда и беспокойства.

Чёрная «Волга» обнаружилась там, где и говорил Сергеич, за поворотом. Все дверцы распахнуты, с водительской стороны высовывается нога в сетчатой импортной туфле и рука с лимонадной бутылкой. Бутылку почти не видно из-за обхватившей её ладони. С пассажиркой стороны вьётся сигаретный дымок. Солнцезащитные козырьки опущены, и лиц сидящих в машине, не видно. Зато Олега они разглядели прекрасно. Пассажир отбросил в траву сигарету и громко позвал:

— Олег Юрьевич! Здравствуйте! Пройдите, пожалуйста, в машину.

Даже голову из салона не высунул, невежа. Олег прошелпо окурку, мстительно крутанувшись на каблуке надымящемся «бычке» и обжегшись о хромированную полоску на дверце, забрался в нагретый солнцем салон машины.

— Здравствуйте.

Пассажир обернулся, без слов вытянул к лицу Олега руку с раскрытым удостоверением с красными краями и большой печатью. Олег прочитал: «Сергей Евгеньевич Смирнов, капитан, пятое управление КГБ».