Вернуться в сказку - [239]

— Алесия, дорогая, перестань плакать! — молит её Моника. — Это слишком вредно для тебя сейчас…

Глупая Эливейт! Откуда она могла понимать, что чувствовала сейчас племянница короля Алана? Да эта девчонка, вообще, вряд ли когда-нибудь сможет это понять… Алесия оглядела остальных. Они тоже не понимали. Даже Анна, которую девушка чувствовала наиболее близкой себе по уму и поведению. Хоффман, Бейнот и молодой Истнорд, и вовсе, были мужчинами, им никогда не понять её беды. Что они понимали? Алесии так хотелось зарыдать… Обнять кого-то и, уткнувшись в его плечо, застонать, закричать, завопить, завыть… Только никто из присутствующих не поможет ей. Моника пыталась гладить её по руке, но мисс Хайнтс оттолкнула её.

Жалость Моники не нужна ей. Не нужна. Эта девчонка может жалеть кого угодно, но только не Алесию! Племянница короля Алана ни за что не позволит себя жалеть. Она, всё-таки, особа королевских кровей и должна иметь хоть какую-то гордость. Пусть Алесия не самый достойный представитель своего семейства, уж гордости то ей точно не занимать. Девушка просто не сможет смириться с тем, что её кто-то будет жалеть. Уж что-что, а это чувство, если оно было направлено на неё, было леди Хайнтс глубоко противно.

— Ну, Алесия! — пытается отшутиться — насколько это в его стиле — Бейнот. — Успокойся! Ты ещё молодая! Ты ещё успеешь сто раз вылечиться…

Леон с сожалением смотрит на неё. В его взгляде только жалость. Он чувствует к ней только жалость. Как же мерзко наблюдать подобное чувство в ком-то по отношению к тебе! Впрочем, пожалуй, в данном состоянии она достойна только жалости. Гораций пытается отшутиться… Но в его глазах тоже жалость. Ему её жалко… Это она его всегда жалела! Всегда — когда что-то случалось с ним, когда он жаловался на отца, присылавшего ему так мало денег, на начальство, не желавшее платить, на девушек, отказавших ему… Это она всегда жалела. А не он. Она была сильнее, умнее, счастливее. Она, а не он… Алесии совсем не хотелось, чтобы кто-то жалел её сейчас. Гордость её, и так, была ущемлена, и, пожалуй, от этих жалостливых взглядов становится ещё хуже. Ещё больнее и ещё противнее.

— А, может, ей, наоборот, лучше прореветься! — замечает Анна, кладя себе в рот ещё одну ягодку винограда. — Вот если мне плохо, я всегда стараюсь закатить истерику! И мне легче становится!

Граф слабо улыбается и осторожно целует жену в лоб. Он почти робко, а робость никогда не была ему присуща, смахивает с её лица прядь тёмных её волос, а потом кладёт руку ей на живот. Алесия понимает, что ей это до ужаса неприятно. Она лежит тут, страдает, ей плохо, а Анне сейчас во всём лучше её. Во всём. Она замужем, она богата, она так красива сейчас, к тому же, во чреве она носит ребёнка. Здорового маленького ребёнка, которому после рождения достанутся все алмазы и золото Георга Хоффмана, одного из богатейших людей в мире. И сама Анна будто светится от счастья и гордости. Отчего ей не радоваться? Ведь это не ей досталось такое несчастье…

Новоиспечённая графиня Хоффман за последнее время многое успела сделать — помириться с братом, пару раз появиться в свете, даже помочь мужу принять послов из Орандора… Дела у Анны шли настолько хорошо, что любому стало бы завидно. А уж Алесии, во всяком случае, сейчас, в том положении, в которое она попала, было завидно вдвойне.

— Не думаю, что мисс Хайнтс станет лучше, если мы все продолжим здесь толпиться, — говорит Георг. — Думаю, нам сейчас лучше выйти и оставить Алесию одну, хотя бы ненадолго.

Анна кивает и уводит из спальни мисс Хайнтс брата. Тот ещё раз с жалостью смотрит на больную и, вздохнув, желает ей скорейшего выздоровления. Гораций уходит сразу за братом и сестрой Истнордами. Он хочет ещё пошутить, но, кажется, взгляд друга, Хоффмана, останавливает его от этого. Молодой мужчина уходит просто. Даже не попрощавшись. Моника Эливейт же не хочет уходить дольше всего. Она пытается остаться, но граф осторожно выпроваживает и её. Он всегда осторожен, думается вдруг Алесии. И не раз, благодаря этой его осторожности оставалась она, племянница короля, жива…

Оставалась жива… От этой мысли отчего-то стало досадно. Зачем он спасал её?! Ну зачем?! Быть может, Алесия Хайнтс могла умереть легко и быстро… Но Георг всегда спасал её. Обрекая на куда более тяжёлую и болезненную смерть. Девушке отчего-то хотелось ударить человека, стоявшего перед ней, но она прекрасно знала, что этого не сделает. Оставалось только продолжать лежать и тихо плакать, не имея другого варианта действий.

— Перестань реветь! — вдруг строго произносит Хоффман. — Перестань жалеть себя. Тебе стоит отдохнуть и развеяться после этого, а не губить себя ещё больше. Я знаю, где тебе могут помочь. Думаю, тебе стоит отправиться на Землю.

Что же происходило на Земле?

Ну… Там шло всё тем же чередом, что и обычно — то есть, ничего, в общем-то, особенного не происходило. Дни летели то ли слишком быстро, то ли слишком медленно — в постоянной спешке, так присущей Земле, разобрать это невозможно. Люди суетились, опаздывали на работу, потом торопились обратно домой, лишь на секунду иногда прерывая свой бег — для того, чтобы перевести дух — и продолжали бежать снова. Появлялась новая техника, которой многие люди уже потеряли счёт, исчезала старая, люди рождались и умирали… Не происходило ничего, что выбивалось бы из этого вечного цикла. По новостям каждый день передавали одно и то же. Впрочем, и на деле всё было до жути однообразно.