Вернусь, когда ручьи побегут - [47]

– А хочешь, так посиди, – предложила Саша, – у нас практически все готово.

– Как поживаешь-то, Симка? – спросила Надя, энергично перемешивая в огромной кастрюле оливье.

– Да нормально, – слабенько улыбнулась Сима и махнула тонкой рукой. Она встала. Красивое желтое платье сидело на ней очень неудачно. – Пойду приборы считать… ты говоришь, сколько-сколько человек?

– Пятнадцать, – напомнила Саша.

– Что-то наша подруга неважно выглядит, – покачала головой Надя, когда Сима вышла.

– Одни глазищи остались, – кивнула Саша. – И вообще, какая-то она побитая, ты не находишь? Что-то с ней не так… Тихарится.

– Она всегда тихарится, ты же знаешь.

В кухню вбежала раскрасневшаяся Таня с толпой детей:

– Мама! Очень кушать хочется!

– Сейчас-сейчас, – засуетилась Александра, взглянув на часы. – Ждем только бабушку Риту и дядю Германа.

Бабушка Рита, Маргарита Сергеевна, приходилась Саше мамой, а Герман – старшим братом. Герман был деловым человеком и всегда опаздывал.

Гости, однако, томились и, сглатывая слюну, посматривали на сервированный стол.

– Аперитив, господа! – провозгласила Александра, вкатывая в гостиную столик на колесах, уставленный бутылками и тарелками. – Прошу выпивать и закусывать! – Она взяла одну из тарелок с бутербродами, протянула ее Наде, шепнула: – Детишкам отнеси, пожалуйста, и скажи, что через пятнадцать минут садимся.

– Как красиво! – восхитилась Симочка, глядя на маленькие бутербродики с воткнутой в них вилочкой. – А в магазинах ничего нет.

– Это как всегда в русских домах, – сказал Паша, быстро налил себе водки и выпил мелкими судорожными глотками. Подавился, страдальчески скривился и тяжело закашлялся.

– Вот учу-учу тебя столько лет, что водку пьют одним глотком, на вдохе, – и никакого толку, – покачала головой наставница-Александра и, подцепив из розетки черную маслину, протянула ее Паше. – Открой рот, закуси!

– Запить бы, – выдавил из себя Паша сквозь выступившие слезы.

– А запивать водку вообще дурной тон! Как ты меня огорчаешь, Па-а-вел! Вадик, налей ему клюквенного морсу, – распорядилась она.

После фуршета гости сразу повеселели. Александра, щепетильно относившаяся к обязанностям хозяйки дома, немного нервничала, поглядывала на часы и наконец объявила:

– К столу!

В этот момент раздался звонок и появились наконец Маргарита Сергеевна с Германом.

– Это для моей внучки, – сказала царственная бабушка Марго и протянула Тане подарок.

– Спасибо, бабушка, – поблагодарила Таня, принимая плюшевого медведя, кажется третьего по счету.

– Маргарита Сергеевна, вы – просто неотразимы! – сказал Паша, галантно целуя ей руку.

– Маргарет Тэтчер! – подметил Вадим, помогая теще снять пальто. Сходство с Железной леди было несомненным.

– Матушка у нас еще о-го-го! – подключился Герман, глядя на себя в зеркало и выравнивая пробор расческой с частыми зубьями. – Всем нам фору даст!

Маргарита Сергеевна снисходительно улыбнулась; прохладно поздоровалась с дочерью, позволив поцеловать себя в персиковую щеку. Обе в этот момент находились в сложных отношениях, что случалось, впрочем, довольно часто. Марго считала, что жизнь у ее дочери слишком легкая, что многое достается ей незаслуженно, буквально падает с неба, что у нее нет обязательств перед другими людьми, она ни с кем не считается и вообще живет как хочет. Всеми недостающими Александре качествами обладал ее старший брат Герман. «Мама, тебе было бы приятнее, если бы я жила не так, как хотела?» – спрашивала Саша. «Вот! Вот! – Маргарита Сергеевна выбрасывала указательный палец и направляла его на дочь. – Говоришь в точности как твой отец! Эта саркастическая интонация, усмешечка его!» Возможно, Маргарите Сергеевне мешало то, что она постоянно сравнивала свою собственную женскую судьбу с судьбой дочери. Но Александра подозревала, что дело не в трудной материнской судьбе и даже не в блокадном детстве и послевоенной юности. Источник непримиримости заключался в том, что дочь, по словам матери, была копией отца, и по характеру и по конституции, а он, отец, деспот и эгоист, «пил кровь» из Маргариты Сергеевны, а она билась «как рыба об лед», пока они наконец не развелись, и двадцатилетняя упорная борьба двух сильных воль закончилась, оставив на обоих супругах незаживающие уродливые рубцы. «Все на своем горбу тянула – и дом, и детей, и работу», – с непроходящей злой горечью говорила она. Надо отдать должное Маргарите Сергеевне: глядя на эту ухоженную, элегантную, все еще красивую женщину, трудно было заподозрить, что у нее может быть подобие горба.

Маргарита Сергеевна вошла в гостиную, и все непроизвольно встали, включая женщин и детей. Удержаться удалось только Брониславе Семеновне.

– Таня, представь, пожалуйста, своих гостей, – сказала Александра.

Таня представила. Полина, когда дошла до нее очередь, сделала книксен, склонила маленькую аккуратную головку, приопустила ресницы. «Все-таки хитрюга», – подумала Александра. Один из мальчиков представился сам: «Аркадий, собиратель монет… старинных», – добавил он и сделал реверанс, передразнивая Полину. Все засмеялись.

Наконец расселись за столом. Дедушка провозгласил тост за здоровье и будущее Таточки. Гости чокнулись с именинницей и вплотную занялись закусками.