Верность - [24]

Клюсс с улыбкой смотрел на Шлыгина, а Павловский взорвался.

— Как вы не понимаете, — воскликнул он в обычной для него резковатой форме, — что такая мера цели не достигнет, в принесет только вред! И, возможно, непоправимый.

— Я согласен с комиссаром, — поддержал его Клюсс. — Прошу вас ко мне в каюту. Там мы все обсудим вместе с товарищем Якумом. А кто эти два матроса? — повернулся он к вахтенному офицеру.

— Кудряшев и Макеев, Александр Иванович. Я им разрешил съехать, но они прозевали катер и отправились на вельботе с алеутами.

— Впредь не разрешайте никому из экипажа съезжать на шлюпках островитян, а Кудряшева и Макеева, как вернутся, прямо от трапа ко мне в каюту.

Клюсс сказал:

— Я и комиссар — против обыска. Это только продемонстрирует наше бессилие, оскорбит, личный состав и настроит его против революционной власти и офицеров. А если будут обыскиваться офицерские каюты, «Адмирал Завойко» нельзя уже будет считать военным кораблем. Ведь не все же у нас контрабандисты! Я не сомневаюсь, что разъяснительная работа комиссара, боцмана и котельного механика Панкратьева, людей авторитетных, уже повлияла на команду и пригасила готовую вспыхнуть пушную эпидемию. Нужно бы всё-таки поймать одного-двух хищников и объявить о них в приказе. Когда этот приказ прочтут перед строем, стыдно им будет. Только поймать надо без промаха. Иначе получится конфуз и в конечном счёте вред. Алеутов на борту не трогайте, — обратился он к Шлыгину, — пусть ими занимается милиция на берегу. А вы, товарищ Павловский, не стойте всё время у трапа. Нужно вахтенным доверять.

Выйдя от командира, Павловский с горечью подумал: «Как плохо, что нет круговой поруки всего экипажа. И создать её я не могу только потому, что не создана крепкая, авторитетная партийная организация, которая могла бы сплотить вокруг себя весь экипаж. Многие заболели пушной лихорадкой, кого-то надо поймать и примерно наказать. Но кого? Вон даже из каюты штурмана вышел алеут!»

Беловеский действительно, не желая отставать от других, купил за три американских доллара пышную шкурку голубого песца и теплую жилетку из бархатистого меха молодого котика красивого серебристого цвета. «Песца подарю Наташе, — решил он, — а жилетку буду носить сам».

Вернувшихся с берега рулевых Кудряшева и Макеева комиссар привел в каюту командира. Уличенные в контрабандной торговле, оба матроса были злы и растерянны.

— Какая-то сука продала, — проворчал Макеев, выходя на палубу.

— Дурак! — отозвался Кудряшев. — У тебя хвост торчал из-под бушлата. А меня замели за компанию.

— Чего же ты раньше не сказал?

— Когда это раньше? Как начал ты по трапу топать, так хвост и вылез. Не научили тебя заправляться как положено.

Якум и Клюсс знали, что совершенно парализовать контрабандный торг они не в силах. Для этого пока нет достаточных средств и условий. Но бороться всеми доступными средствами надо, иначе хищничество примет массовую форму.

Вошел радиотелеграфист с журналом. Прочитав, Клюсс подал его Якуму:

— Смотрите, какой негодяй! Что он телеграфирует своему консулу! Выходит, что мы, а не японцы доставили на Беринг спирт! И, кроме того, «уверяли население, что японцы их будут грабить, убивать и отбирать пушнину». А добряк Сирано проливает слезы сочувствия, дарит им провизию и сто комплектов заношенного матросского обмундирования!

Якум прочел с гневным выражением лица:

— Он нас обвиняет в «крайне невыгодной пропаганде для Японии». Между тем именно его телеграмма — неуклюжий пропагандистский трюк. Хотя она и адресована Ямагути, её составили на нашем языке и передали для нас. Ведь «Ивами» уже возвращается в Петропавловск, и завтра Сирано мог бы передать все это консулу на словах.

— Нужно, чтобы алеуты отвергли этот «подарок», а мы заявим протест.

— И опубликуем его в газетах, — заключил Якум.

Наконец всё было выгружено, пушнина принята и погружена, трюм закрыт и опечатан. Началось прощание: шумною толпой гости съезжали на берег. Командир стоял на палубе, когда к нему подошли три алеута с просьбой принять их на корабль матросами.

— Плавали?

— Как же. На шхунах «Шиал» и «Молли».

— На американских?

— Ижвешно.

— У нас военный корабль.

— И мы будем военные. Штрелять умеем.

Командир подозвал Павловского:

— Бронислав Казимирович! Нам нужно пополнение. Алеуты отличные моряки и старательные матросы. Если не возражаете, возьмем этих троих. Познакомьтесь с ними и скажите ваше мнение.

Комиссар не возражал. После беглого медицинского осмотра все трое: Паньков, Попов и Кичин — были отданы под непосредственное начальство штурмана «для обучения их основам морской службы», как сказал старший офицер.

— Корабль хороший, — проворчал усатый Попов, — только жашем такой молодой штурман? Штурмана вшегда штарые, опытные. А этот шовшем мальшик.

— Пошмотрим, што жа малыпик, — отвечал приземистый кривоногий Паньков.

— Мальшик или нет, а вшё равно нашальник, — заключил третий алеут, рассудительный и степенный Кичин.

На другой день на шумном собрании жителей острова Беринга было решено отправить в Петропавловск для возвращения командиру броненосца «Ивами» сложенные в кучу перед ревкомом японские подарки. Погрузке их на «Адмирал Завойко» помешала штормовая погода, вынудившая посыльное судно прекратить сообщение с берегом и уйти.