Верность - [132]

— Тогда другое дело. Мы сами решили бы вопрос о вас.

А Александров не стал сдерживаться.

— Замечательно! — проревел он. — Каждый офицер, если хочет есть, должен быть белогвардейцем. Какое недоразумение! Я шел к русскому консулу, а попал к белогвардейскому. Но авантюр с меня довольно! Честь имею! — И, небрежно кивнув, вышел.

Теперь, после падения последнего белого правительства, ему захотелось снова нанести визит в консульство. Продемонстрировать Гроссе свое благополучие и отомстить за отказ помочь в трудную минуту.

Облачившись в капитанский костюм, надев щегольскую фуражку с красной звездой и якорем, Александров почувствовал себя снова уверенно. Наняв фиакр, он помчался по Бэнду. День был солнечный и теплый. Навстречу катилась волна экипажей и рикш.

Остановив возницу у французского магазина, он купил белые замшевые перчатки самого большого размера и поехал дальше.

Следующая остановка была у бара Асторхауза. Подойдя к стойке уверенным шагом и потребовав большую рюмку джина, Александров ошеломил посетителей своей могучей фигурой и рыжими колючими усами. Выпив единым духом две рюмки подряд и бросив китайцу-бармену серебряный юань,[62] он возвратился к экипажу.

Степенной рысцой подъехав к зданию русского консульства и оставив экипаж у подъезда, Александров неторопливо поднялся в вестибюль второго этажа и по-английски обратился к молодому пригожему секретарю:

— Могу я просить вас об аудиенции у его превосходительства помощника по русским делам?

— Пожалуйста, сэр. Как прикажете доложить? — почтительно отвечал секретарь, несколько удивленный, что посетитель не протянул ему обычной в таких случаях визитной карточки.

— Commander Rufustom,[63] — отвечал Александров, довольный придуманным каламбуром.

Но секретарь не удивился: странные бывают у англичан фамилии. Недавно, например, стояла в Шанхае речная канонерка «Вудкок», а фамилия ее командира была Коквуд. Ведь подобралось же такое сочетание! И он ушел в апартаменты Гроссе, пригласив Александрова подождать в приемной.

Усевшись в кресло, Александров огляделся. Блестит натертый воском паркет. Панели мореного дуба. Под давно не беленным потолком бронзовая люстра, тяжелые темно-зеленые портьеры. Из окна вид на реку и стоящий на бочке японский крейсер.

Но вот внутренняя дверь распахнулась, и в приемную в сопровождении секретаря вошел Гроссе. Сильно постарел. Его приветливая улыбка постепенно переходила в удивленную. Александров, привстав, изобразил на своем лице крайнее удивление, граничащее с испугом. Так смотрит охотник на внезапно появившееся из пещеры чудовище. Секунда прошла в молчании. Затем странный посетитель прохрипел:

— Как? Вы ещё здесь? Какую же страну вы представляете?

Секретарь смотрел на внезапно заговорившего по-русски командера как на привидение. Гроссе дрожал от удивления и гнева, но не мог выговорить ни слова, а посетитель уже повернулся к нему спиной.

— Нет, мне нужен советский консул, а не этот живой труп! — прорычал «рыжий кот», спускаясь по лестнице.

Схватившись за сердце, бывший генеральный консул упал на стул. Секретарь бросился к графину с водой. Внизу зацокали копыта отъезжавшего фиакра.

К вечеру, оправившись от сердечного припадка, Гроссе сказал своим приближенным:

— Только сегодня я в полной мере почувствовал наше бессилие. Пора, господа, уходить со сцены…

116

Радиотелеграфист Дутиков прилежно просиживал ночи у радиоприемника в поисках русских передач. Его усердие было не напрасным: однажды под утро он услышал знакомую работу радиостанций кораблей Сибирской флотилии. Радиообмен шел открытым текстом, передачи были походные, но одно было неясно — куда идут корабли?

Клюсс каждое утро читал записи в журнале радиостанции. Мелькали знакомые фамилии. И вот наконец фраза: «По прибытии в Шанхай будет сдан в береговой госпиталь…» Дальше пропуск, но самое главное принято: флотилия идет в Шанхай. Клюсс обратил внимание комиссара на эту фразу.

— Значит, не в Нагасаки, как я раньше думал, а сюда, в Шанхай. Как будем готовиться к встрече?

— Нужно организовать агитацию среди команд за возвращение в Россию, за неповиновение командирам…

— А среди офицеров?

— Это труднее. Что мы можем им обещать? — сказал комиссар. — Справедливое возмездие за содеянное?

— Амнистию, Бронислав Казимирович! — воскликнул Клюсс, потрясая номером «Шанхай Дэйли ныос». — Сегодня все шанхайские газеты, каждая, конечно, по-своему, сообщают, что во Владивостоке опубликовано постановление Губревкома об амнистии белым офицерам и солдатам, если они добровольно возвратятся на Родину и честным мирным трудом загладят свою службу в белой армии.

«С семьями белых, — стал переводить Клюсс, — и вообще с беженцами рабоче-крестьянское правительство не воевало и не воюет и возвращению их во Владивосток не препятствует». Понимаете, что амнистия может повернуть вспять всю флотилию Старка?

Комиссар задумался, потом возразил:

— Могла бы повернуть, если бы офицеры поверили, что амнистия не обман, не ловушка. Для этого надо победить контрагитацию, которая здесь, в Шанхае, будет настойчивой, упорной.

— Согласен. Именно поэтому терять времени нельзя. Надо теперь же начать работу, чтобы значительная часть здешних белоэмигрантов задумалась над возвращением в Россию. А когда придет сюда флотилия — стремиться к общению с офицерами и матросами, агитировать за возвращение во Владивосток.