Верность как порок - [74]

Он чувствовал свой новый запах, который раньше, до их совместной метаморфозы, принадлежал Фужер. Кожей ощущал влажную плоть Ирмины, цвет глаз Аурелии, аромат Эммануэль. Их половые органы слились в единое целое, в один прекрасный пульсирующий комок, готовый взорваться от наслаждения.

Позднее Лукас попытался восстановить картину произошедшего. Поначалу его очаровательные львицы были лишь плодом воображения, клубящимся в пустоте паром, движением молекул, первичным импульсом.

Затем они представились ему в облике зарождающихся клеточных организмов, которые постепенно обретали знакомые женские формы. Они сплетались меж собой с поразительной грацией и изобретательностью. Подобные картины Лукас встречал разве что в литературе или на старинных гравюрах. Но тут действия девушек были куда разнообразней, а сами образы – детальнее, чем на бумаге. Лукас почувствовал прилив невообразимого счастья.

Их язычки порхали подобно крошечным крыльям. Глаза игриво сияли ярким, чистым светом, который ни в чем не уступал электрическому освещению. Евы будущего, эти сексуальные андроиды манили его к себе, обещая незабываемое плотское наслаждение. Их лесбийские ладошки ласкали Лукаса, пронзая его тело мириадами кодированных сигналов, которые он считывал со скоростью света. Они ослепляли, оглушали его, так что в его сознании не оставалось ничего, кроме волшебных серых иллюзий.

С наступлением темноты исчезли также и Эммануэль с Аурелией. Он пытался удержать их, сказать, что урок выдался слишком коротким, что изобретателю нужно еще немного времени, чтобы закончить свое творение… Но тщетно.

Ведь он никогда не умел разговаривать!

V. Бесконечное число градусов свободы

1

We have all the time in the world…[56]

Зверек склонил голову и поднял ухо, прислушиваясь к звучавшему голосу.

Полным задумчивости взглядом он смотрел на человека, который поставил диск с песней, а тот смотрел на него. Огромные выпученные глаза зверька блестели, что придавало им сходство с добрыми инопланетянами, посетившими нашу планету из любопытства или от желания помочь землянам.

Контраст между глазами лемура, буквально выходящими за пределы его смешной мордочки, и глазами биолога-меломана, почти полностью скрытыми под полуопущенными веками, был столь же разителен, как и разница в габаритах: лемур был ростом с кошку; молодой же ученый, державший животное на руках, ростом и габаритами больше походил на баскетболиста.

И все же, глядя на них, Лукас ни секунды не сомневался, что в словах и музыке легендарного Армстронга и хрупкий зверек, и его мускулистый компаньон нашли один и тот же смысл. Такие понятия, как жизнь и любовь, знакомы не только сильным мира сего.

Он молча слушал песню, не желая беспокоить приятелей:

У нас есть все время мира.

Времени достаточно, чтобы за жизнь

Раскрыть все драгоценные сюрпризы,

Что приготовила любовь.

У нас есть вся любовь мира.

И даже если это все, что мы имеем,

То ты поймешь,

Что большего нам и не надо.

Каждый шаг на этом пути мы совершим,

Оставив все заботы мира далеко позади.

Да! У нас есть все время мира

Лишь для любви!

И не больше, и не меньше:

Только любви!

Когда песня закончилась, он спросил:

– Это последняя песня, которую он записал перед смертью, не так ли?

– Да, – отозвался Хироши. – Девятнадцать лет назад. Мы тогда еще были детьми. Но я ее выучил наизусть сразу же, как только услышал.

Вероятно, считая, что про него забыли, большеглазый зверек решил напомнить о себе. Пользуясь своим богатым вокальным репертуаром, он издал характерный щелчок, за которым последовало урчание, не нуждавшееся в толковании.

Собеседники виновато переглянулись, и Лукас долгое время молча смотрел на лемура, прежде чем наконец задать очередной вопрос своему собеседнику:

– Ну что? Действительно ничего нельзя больше сделать?

– Если бы можно было, Пентесилея[57] уже сделала бы это для меня, – заверил его Хироши.

– Кто знает… Быть может, ей так понравилась ее новая шерстка, что она не хочет с ней расставаться.

В тот момент он все же испытал некое чувство гордости от того, что сумел создать столь чудодейственное зелье красоты. Химик преобразил окрас самки лемура до неузнаваемости. Ее шкура и до этого была на редкость красивой, но теперь шерсть стала гуще и засияла всеми цветами радуги.

Серую спинку, белый живот, черные пятна вокруг глаз и полосатый хвост теперь покрывала переливающаяся разноцветная шерстка.

Благодаря этому интересному эффекту зверек казался неосязаемым, точно мираж, как бы сотканным из чистого света, из всех нитей цветового спектра. Лемур мягко светился, и его шерстка выглядела почти прозрачной, как воздух после грозы. И, похоже, сама Пентесилея так же, как и Лукас Сен-Милан, гордилась переменами в своей внешности.

Яркие радужные тона не были просто зафиксированы на ее шерстке: они смешивались, скользили, словно танцуя под ритмы некой загадочной музыки.

Позднее Лукас осознал, что в этом и заключалось его субъективное понимание вариативности, сравнимое, пожалуй, с потоком солнечного ветра, эффекты которого менялись в соответствии с тем, пропускают ли космические частицы звездный свет или нет.