Верность как порок - [27]

Лукас протянул ей пилюлю, но его хорошее настроение уже улетучилось. Однако Эммануэль это не смутило. В глубине души она скорее радовалась, что интуиция ее не подвела: Лукас и Жан имели много общего.

«Придет день, – пообещала она себе, – и они похлопают друг друга по спине мощными ударами триаконтаэдров».

Подумав, она решила, что картина будет не из приятных: эти дружеские жесты могли пробить в их коже тридцатимерные дыры…

5

Когда Эммануэль положила под язык желтую таблетку, она почувствовала себя не слишком хорошо. От страха у нее перехватило дыхание. На протяжении двадцати секунд она успела перебрать тридцать сценариев возможных и невозможных несчастных случаев… Произошел лишь один: ее кожа перекрасилась в неожиданно яркий оттенок. Она подбежала к зеркалу и рассмеялась.

– Вот это страшилище! – закричала она. – Две минуты – очень долго! Лукас, боюсь, твою новую кожу можно будет надевать лишь на карнавал.

– Определись получше со своими вкусами, – проворчал он. – Научись выбирать пилюли в коробке.

«Ну и ладно! – подумала она. – Дуйся на здоровье! Я повеселюсь одна».

Эммануэль взяла шкатулку и принялась изучать ее содержимое. Но ни один из других доступных цветов ей особо не понравился. Она уже хотела спросить у ученого-ипохондрика, есть ли у него в запасе другие образцы, но ее отвлекло внезапное ощущение.

– Как же жарко! Ты точно уверен, что эти твои штуки не вгоняют в жар?

– Предполагается, что они защищают от холода. Это зимняя модель. У меня пока не было времени разработать летнюю версию, которая защитит от солнца и придаст ощущение свежести. Перекрашенная кожа защищает от холода и уберегает от жары.

«Какой прекрасный мальчик! – восхитилась Эммануэль. – И тридцати секунд не прошло, а он уже превозмог свою хандру и перестал дуться».

Она приблизилась к нему, намереваясь быстрее вернуть его безмятежность поцелуем, но внезапно она так ясно представила себе необыкновенные последствия изобретения, что остановилась на полпути и пришла в восторг:

– Получается, теперь можно быть голой каждый раз, когда этого захочешь!

«А также больше нет необходимости тратить время на дополнительные теории», – решила она. И громко заявила:

– Например, прямо сейчас.

Она мигом расстегнула свое платье, взмахнула им и забросила его на балюстраду. Она склонилась, чтобы посмотреть, как оно парит вдоль вертикального ряда полихромного каучука, и улыбнулась от удовольствия, когда импровизированный змей метко приземлился между приборами, не коснувшись ни одной горящей лампочки.

– Видишь, какая я меткая!

Но молодого человека совершенно не интересовало это бахвальство. Он во все глаза смотрел на обнаженную Эммануэль, которая казалась ему самой красивой девушкой на свете.

«Действительно, – подумала Эммануэль. – Он первый раз видит меня голой. Даже платье, сделанное из его исчезающей ткани, он осмелился предложить примерить лишь поверх того, что было на мне в тот день».

Но эффект фильтра уже ослаб. К Эммануэль вернулся повседневный цвет кожи. Она исподтишка усмехнулась, увидев, как ее друг потупил глаза при ее приближении. «И на этот раз не затем, чтобы украдкой посмотреть на мои колени!»

Лукас оказался еще более застенчивым, чем она предполагала. Эммануэль хотелось сказать ему: «Возьми пунцовую таблетку, тогда твое смущение будет не так заметно». Но ей пришло на ум более приятное предложение:

– Сейчас я хочу попробовать другой цвет. Почему бы не антрацитовый? Мне кажется, он мне очень подойдет.

«И меня будет не так видно», – пошутила она про себя.

Он быстро протянул ей нужную гранулу. Эммануэль спросила:

– А что бы произошло, если бы я была негритянкой? Или китаянкой? Или арабской внешности? Цвет, который содержится в твоей формуле, стал бы иным?

– Вовсе нет. Природная пигментация не влияет на окончательный цвет.

– Прощай, расизм! – возликовала Эммануэль. – Теперь в мире не будет рас.

– Если только сам не предпочтешь какую-нибудь из них, – предположил Лукас. – Те, кто захочет объединиться в ту или иную расовую группу, смогут распознавать друг друга по новому цвету кожи. Это будет более понятно, чем эмблема, браслет на лодыжке или красный флажок.

– При условии, – продолжила Эммануэль, – что сохранится свобода выбора своей группы. И цвета. Нет! Если хорошо подумать, то мне не нравятся ни секты, ни сектанты, ни униформа, ни сутаны, ни кришнаитские тоги, ни форма академиков. А вот эта кожа аспидного цвета, которую ты мне подарил, мне очень даже нравится.

Она стала щеголять перед Лукасом, забавляясь своим внешним видом. Нужно сказать, у него был намного менее смущенный вид, и он больше не бросал на нее осторожные восхищенные взгляды. Эммануэль пошла еще дальше:

– Почему бы нам тут же не испробовать новую форму искусства, о которой мы говорили? Давай подберем тебе цвет, который вместе с моим составит первую картину, ведь на стенах твоего дома нет ни одного полотна. Но и наша долго не продержится. Едва мы ее повесим, как она сотрется, и придется создавать новую. Таким образом, твоя галерея навсегда обогатится уникальными и эфемерными произведениями. Наконец-то! Пришло время для искусства, такого же скоротечного и обреченного на смерть, как и сама жизнь!