Верните бутон дилетанту - [4]

*** Природа радует: весь день светило солнце, и воздух к вечеру прогрелся до знойности. Я люблю лето и тепло, на ум лезут мысли о рыбалке, грибном сезоне с Нюрой в Ильинском. Народ вон на улицы высыпал, обрадовавшись теплому июньскому вечеру. А как не высыпать: с прошлого года модницы ждали, как бы им наряды принародно продемонстрировать. Да и суббота ведь! Вот - суббота! - не случайно у меня кожа зудит. Я решил позвонить своему приятелю Егорию Васильевичу. Лишь бы дома оказался. Он и был дома! -Егорий, если ты еще трезв, то готовься, я заеду к тебе через полчаса, и мы отправимся в Ильинское, напаримся в бане у дяди Пети. -Во-первых, пить мне не на что, - начал мрачно Васильич. - Во-вторых, начальник областного бюро категорически настаивает на том, чтобы я переходил трудиться на их базу. Егорий работал в городской больнице, его устраивал такой порядок вещей: можно оргии устраивать по вечерам в своем кабинете, нарушая могильную тишину морга, и над душой у него никто не стоял - сам себе хозяин. Дуське я насыпал в ее плошку сухой корм. В две чашечки, что стояли рядом, налил поочередно кефир и воду. -Ну, Дуська, веди себя прилично, питайся, завтра к вечеру жди. - Очень я надеялся, что она не натворит за время, что я буду отсутствовать, каких-нибудь бед. Все в квартире проверил, в огромную двухведерную корзину, Нюрой подаренную, свалил все необходимые вещи, в том числе, и фотокамеру. Сосед мой - автомеханик автомобиль исправил, хвастался, что мотор у моей "Победы" теперь работает, как часы. Поедем - увидим!

Варенцовы встретили нас, как всегда, радушно. Егория моего они знали: он приезжал со мной как-то попариться. Баня уже готова была, как ждали нас, знаете. Я помалкивал о том деле, которое так живо волновало Нюру, а она все искала и искала мой взгляд. И поймала-таки. В глазах - немые вопросы и вопросы, и еще - боль за пропавшую девочку. Я отвел свои глаза виновато: нет, Нюра, нет ничего нового. Нюра вздохнула тяжело; такой тяжести вздох, что - как из сердца страдающего, а не из легких, воздух выдохнула. Очень это по-русски: чужое горе Нюра за свое принимает. Мы еще и не парились с Васильичем - помылись только, а он сидит на полке и сосредоточенно, с озабоченным лицом, свое мужское достоинство пальчиками держит и губами что-то пришептывает. -Егорий, что ты там так внимательно рассматриваешь? Ты бы "мелкоскоп" какой взял либо трубу подзорную, экое-то достоинство без увеличения да еще по причине жирного твоего пуза и разглядеть навряд можно. -Вань, со мной стали невероятные вещи приключаться. Раньше такого не бывало, чтобы я раз пять либо шесть оргазм от женщины за ночь не почувствовал, а тут вдруг месяца полтора-два тому назад, сбои со мной стали происходить: нет никакой боевой готовности. Я страшно перепугался. Такая женщина со мной! - а "ему" впору ружьем угрожать: стой, или стрелять буду! И никакого толку. Обсмеяла меня Венерочка самым позорным для меня образом и ушла насовсем. Я к приятелю моему - психиатру Александру Кирпичникову - обратился. Два курса его современного лечения против импотенции психического происхождения принял, а теперь вот думаю: будет "он" ритмично работать или нет? -Я твою "прихехешницу" Венеру видел. У нее ведь брюхо больше твоего, а задница - так, шириной с эту баню. Как на такую-то "он" стоять будет? Брось, Егорий, не переживай, а найди себе, наконец, сносную женщину, да живи с ней постоянно. Тогда и "гвоздик" твой в исправности будет. А вот, кстати, не направишь ли ты меня к своему психиатру: кошмары мои ночные подлечить, чтобы избавиться от них бесповоротно. Замучили они меня, никакого мне спокойствия не дают. -Да, Ваня, направлю неперменно. Если б ты знал, какой это умный мужик! От всех болезней лечит. Голова-а-а! Любой диагноз по пульсу определяет. Направлю, Ваня. Как вернемся домой, так и направлю. -Хорош трепаться, париться давай. Этак вся каменка выстынет, пока соберемся. И мы напарились! Ох, хорошо-то как! Русская баня - это настоящее блаженство!

Раненько утром следующего дня для развлечения привезенного Егория Васильевича мы втроем, прихватив и Петра Николаевича, отправились к речке Черной. После спада воды в реке от весеннего паводка остались в стороне от чистеньких ее бережков большие и малые ямины, заполненые водой. Ямины эти местные жители звали бочагами. Воды в бочагах было по-разному: где до середины бедра, а чаще - только по колено. Для глубоких бочагов мы прихватили бредешок небольшой, а в мелких, как пообещал дядя Петя, наловим и руками. Егорий, понятно, удивился: как это руками рыбу ловить можно она ведь живая, да и скользкая. Как ловить? -Ничего, Егорий, наловим, увидишь - как. Мы шли к речке Черной через широкую луговину, и сочные росные травы вымочили нас скоро до пояса. А по мне - пусть! После городской сутолоки и автомобильной гари мне даже приятно, как холодит мне ноги роса, а вода чавкает в сапогах. Я человек городской, но иной раз мне кажется, что не где-нибудь, а здесь, вот она - моя родина: так хорошо мне воздухом этим дышать! Через речку мы перешли по узкому деревянному мостику. На другом берегу и были чуть поодаль вдоль по течению эти бочаги. Петр Николаевич поначалу сбросил свои сапоги и по небольшим яминам - ну, "шлындать"! муть, как мы поняли, со дна подымать. Замутил воду до крайности и вышел на бережок, присев на корточки, в ожидании, значит, того, что будет. А было, не поверите - чудо! Щурята и налимчики, а иные и крупные налимы из воды стали поочередно головы свои высовывать. Петр Николаевич не скучал - хватал их за жабры да на берег и выбрасывал. Мы с Егорием помогали. Куда у Васильича и леность делась! - что азарт с человеком творит! Набросали десятка два больших и средненьких щурят и налимов. На уху и этого бы хватило. Нет, жадность ведь обоих - и дядю Петю, и Васильевича - так обуяла, что не остановятся. Еще три бочага "обошли ногами", а из четвертого всю-то более или менее крупную рыбу бредешком вытащили. Я не одобрял их увлеченности, но что с мужиками сделаешь?! Это еще великий Некрасов заметил (и совершенно я с ним согласен!): "Мужик - что бык!". Ну, довольно, эти развлечения не по мне. Цель моего похода - не эти бочаги, да хотя бы и с рыбой. Нет, моя цель - сеновал у тети Поли. Очень мне захотелось на пробегающие в Выселки автомобили поглядеть. Для этой своей цели я и фотокамеру прихватил. -Вы -как хотите, а я ухожу. Ты, Егорий, жди меня у Варенцовых, варите там уху, пейте свою самогонку. К вечеру вернусь, и отправимся домой. Все понял, Васильич? Или повторить? -Ваня, мне все ясно. - Как про самогонку услышал дармовую, так и лицом, пьянь, просветлел. Я через мостик и - опять в село, но к перекрестку двух дорог (из Выселок грунтовой, к городу нашему родному - широченной и асфальтированной), где дом у тети Поли стоит, пылится. Полина Галанина уже знала о том, что я приехал: деревенское "сарафанное" радио передает все новости молниеносно. Она меня ждала, уже зная, что Зою я еще не нашел. На кухне стояла бутылка водки. Огурчики там и еще всякую снедь Полина мигом на стол метнула. Я много пить не стал, стаканчик небольшой из уважения к хозяйке и принял всего. У меня с собой "было" в металлической плоской фляжке, и на сеновале я скучать не буду. -Тетя Поля, я обоснуюсь на вашем сеновале? Очень мне хочется на машины посмотреть, что бегут в Выселки. Не мешай мне, хорошо? Полина согласно закивала головой: мол, все мне понятно, действуй, раз надо. Сеновал у тети Поли располагался над хлевом. В хлеву похрюкивали свиньи; коровенка же гуляла в выгоне в стаде, отправленная еще спозаранку тотчас после утренней дойки. По деревянной лесенке я забрался на сеновал, и в неширокий проем мне открылась изумительная панорама: вся дорога едва не до деревни Выселки просматривалась идеально. И стал я наблюдать, изредка потягивая из заветной фляжечки. Машин было немного, но, в основном, добротные, импортные. Да и утро ведь еще, до полудня часа два. Глянул на часы - десять утра. Все пробегающие автомобили в сторону деревни я снимал на фотопленку. Там разберемся, что это за машины, и чьи они. Я валялся на старом сене (а новый укос - когда еще!) и наблюдал за движением машин до самого вечера, в десять вечера, если быть точным, я и закончил свое наблюдение. Удивительно, но к темному времени и зачастили, в основном, автомобили. Чем сумрачнее становилось на улице, тем шикарнее авто. Да-а, задачка! В течение дня тетя Поля дважды прибегала к сеновалу и с земли почему-то шепотом предлагала мне еду: приносила блинчики, фаршированные зеленым луком с вареными яйцами, большую кружку парного молока ближе к вечеру, когда пригнали корову с выгона, и Полина выдоила ее. Я не отказывался. Я не отказался даже, когда тетя Поля принесла мне четвертинку самогонки с солеными огурчиками и краюхой хлеба, потому - коньяк в моей фляжке закончился. На свежем воздухе и не заметно, как пьется алкоголь - не пьянеешь вовсе. Все, отснятый (украдкой, понятное дело, от водителей и владельцев автомобилей) материал пойдет в дело. Егорьевы дружкисобутыльники из ГИБДД и уголовки все данные на эти автомобили и их владельцев мне дадут - я в этом не сомневался - или я не детектив? -Тетя Поля, не убивайся так сильно. Ищем твою внучку. До свидания пока, пойду я, успокаивал я Полину Галанину перед уходом к Варенцовым, где уже с нетерпением, наверное, меня ждал Егорий Васильевич. Тетя Поля все же поплакала малость, но уже не так горько, как у меня в квартире. В душе она, видимо, уже смирилась с пропажей внучки Зои - плохо это, когда надежду теряешь. Васильич меня не ждал: они "назвитались", как выразилась Нюра, свежей и наваристой ухи и целый день пьянствовали с Петром Николаевичем. Ухи они, видать, съели на двоих никак не меньше ведра. Егорий уже два часа как спал на раскладушке во дворе дома Варенцовых, дядя Петя спал в бане на верхнем полке, даже не подстелив под себя для мягкости хоть какую-нибудь тряпицу. Оба храпели настолько мощно, что дворовая собака под эту их "музыку" начинала временами подвывать, да мотивно так. Я с трудом Васильича растолкал, хотел уж использовать вернейший способ - отливать его холодной водой. Наконец, я его "осилил". Встал он (хоть и хмельной еще, но уже кой чего соображал), умылся с похмелья и выпил еще стакан крепчайшей самогонки, выпросив ее у жалостливой Нюры. Но это он сотворил украдкой от меня. Попросил бы он у меня, так я бы ему такую самогонку устроил - век бы помнил. Да у него, пожалуй, слабость-то половая не психическая, а от самогонки и есть. "У психиатра еще лечился, ему у нарколога лечиться бы надо. Пьянь окаянная!", - я матерился про себя (в голос неловко, рядышком подсмехалась Нюра), когда тащил опять захмелевшего Егория. Уснул он у меня дома, в городе, но даже на спящего Дуська бы, наверное, шипела и топорщила шерсть. Кстати, а где Дуська? Я обошел обе комнаты, звал ее и ласково, и угрожающе, но толку - пшик. Форточка, закрытая перед моим отъездом в Ильинское, была открыта настежь. А Дуськи не было! Ну, и дрянь! - выскочила, видать, в форточку. А открыла как? Это ведь, если она на улицу удрала (а больше некуда, в квартире ведь ее нет, и форточка открыта), так ее, непривычную к нашему двору и к улице вообще, и собаки растерзать могут. Было уже у нас во дворе такое. Да и забрать ее мог кто-нибудь, до чужих кошек охочий. Еще бы! - пушистая и необыкновенного, бежевого (да-да, бежевого, а не красного, как сказали бы профессиналы-кошатники) окраса Дуська привлечет своей красотой любого. При включенном свете в комнате с распахнутой форточкой и кактусами на подоконнике я, вдруг, заметил, как Дуська, моя Дуська, с довольно толстой ветви тополя, растущего под окнами дома, осторожно перебирая мягкими своими шелковистыми лапками, потихонечку подбирается поближе к открытой форточке. От ветви до форточки оставалось метра полтора-два. Кошка стояла теперь на ветви тремя лапками, пригнувшись трусливо, а четвертую, переднюю лапу вытягивала в сторону форточки, словно прощупывала: насколько плотен воздух, и сможет ли он удержать ее на случай, если Дуська надумает пробежать до окна. Она поняла, конечно, что не удержит. В клубке чувств - и домой хочется, и прыгать страшно - Дуська совсем запуталась. Но домой хотелось сильнее, и она отчаянно прыгнула в направлении к форточке, мол, будь, что будет. Удача улыбнулась Дуське: она долетела до форточки. Хоть и неудачно, но все же зацепилась передними лапами за деревянную раму и, проскальзывая по стеклу задними лапами, вскарабкалась в форточку, и тут же прыгнула в комнату. Прыгнула и повернулась в сторону окна с вытаращенными от пережитого испуга глазами, думая, видимо: "Какой же это я фортель отмочила! Вот это я!". Ну, я, скажем, больше Дуськиного перепугался. Так перепугался, что: Фу, ты, едва дух перевел!