Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) - [29]

За то время, что он проторчал на перекрестке, его родительница успела переместиться из гостиной на кухню. Она не стала зажигать люминесцентную лампу под потолком, ограничившись своей любимой настольной — стекло мягко сияло, наполняя комнату потусторонним свечением; словно смотришь на мир со дна неглубокого лесного озера. На плите что-то кипело; мать готовила, не удостоив даже взглядом ни сына, ни его гостью.

Очередные тактические маневры. Северус мысленно вздохнул.

— Лили здесь, матушка, — произнес он, опять прибегая к безэмоционально-окклюментному тону.

Она продолжала помешивать содержимое кастрюли. Северусу захотелось помассировать точку между бровями, но он удержался. Закусив губу, Лили посмотрела на него отчаянно и умоляюще; он охотно принес бы ей что угодно, от драгоценностей до головы Сириуса Блэка с рыбой и чипсами на гарнир, но никак не мог понять, чего же она хочет.

— Здравствуйте, миссис Снейп, — произнесла Лили таким тоном, будто предпочла бы ту яму со скорпионами.

Мать вынула из варева ложку, постучала ею о край кастрюли — три негромких удара, один за другим — и после этого наконец обернулась к стоящим на пороге. Северус невольно задумался, так ли себя чувствовали на его уроках первогодки-хаффлпаффцы.

— Северус, не забудь о том, что мы с тобой обсуждали, — промолвила мать, открывая кран в раковине одним движением волшебной палочки.

Когда он поднимался по лестнице, Лили следовала за ним по пятам — так близко, что практически дышала ему в спину.

— Что она тебе вчера наговорила? — поинтересовался Северус подозрительно.

Лили зарделась.

— Ничего. Совсем ничего.

— Даже моя настольная лампа лжет не столь неумело.

— Ну разумеется — она не краснеет, и у нее нет лицевых мускулов, — он по-прежнему не сводил с нее взгляда, и Лили поморщилась.

— Я не... Послушай, она правда ничего такого не сказала. Просто... давай лучше не будем об этом, ладно? Это же твоя мама.

— Хорошо, — согласился он, притворяя за собой дверь в комнату. Чтобы не дать ей совсем захлопнуться, он вставил в щель между створкой и косяком старый ботинок — мало ли что матери в голову взбредет, еще ворвется и вышвырнет их обоих в окошко. — Я ее знаю — ты, скорее всего, вообще ни при чем. Она со всеми себя ведет... так же обаятельно.

Лили таращилась по сторонам — с любопытством нескрываемым, несомненным и весьма заметным — но прервалась и взглянула на него как-то странно.

— Со всеми? Даже с тобой?

— Такая уж она есть, — произнес он, ощущая привычную пустоту окклюменции где-то на периферии восприятия. И добавил неожиданно: — А знаешь, ты права — я не хочу об этом говорить.

Кажется, Лили не могла решить, расстроилась она из-за этого или обрадовалась.

— Следует ли мне уточнить, какое злодеяние совершила Петунья на сей раз, или же от расспросов предпочтительней воздержаться?

Лили стянула влажную куртку, исхитрившись вложить в один-единственный вздох целую гамму недовольства, и осталась в зеленом джемпере — Северус еще ни разу его не видел. На комплимент он, однако, не отважился, хотя и не понимал ее нелюбви к зеленому — этот цвет делал ее красоту поистине ослепительной.

— Ох, очередная глупость... — Лили улыбнулась, протягивая ему куртку, и от этого он едва ее не выронил; повесил куртку над калорифером, чтобы просушить мокрые пятна — но руки его при этом дрожали.

— ...так вот — стою я, значит, на пороге, собираюсь выходить, но тут ворвалась Петунья и погребла меня под горой грязной посуды — фигурально выражаясь, — пояснила Лили, заметив гримасу на его лице. — В том смысле, что она выросла как из-под земли и выдала эту свою фирменную усмешечку и грязную посуду, чтобы я все помыла, раз уж она готовила.

— Она никогда не позволяла тебе принимать участие в готовке, — припомнил он — словно сработала вспышка памяти.

Лили моргнула.

— Ну да, — медленно сказала она, будто хотела что-то спросить, но не рискнула. — Так что мне досталась посуда. И вот гляжу я на эту полную раковину и понимаю, что мыть это буду лет сто... одним словом — помнишь, как я тебе вчера не дала вернуть вещи на стол?

— О, — он почувствовал, как губы сами по себе растянулись в усмешке — кажется, он разучился нормально улыбаться, — и от ярости, конечно, у тебя вылетела из головы всякая осторожность?

— Да, и перестань так мерзко ухмыляться, ты, гад самодовольный! — Лили сверкнула глазами, неубедительно рассердившись. — Одно-единственное дохленькое, завалященькое чистящее заклятье — и вот уже через пару минут в комнату влетает сова с предупреждением из этого поганого Министерства!.. Правда, Петунья взвизгнула, когда увидела сову — хоть что-то вышло хорошее... — добавила она задумчиво.

Северус фыркнул; похоже, он разучился не только улыбаться, но и смеяться.

— А потом мы немного поцапались, а потом я объясняла маме, что стряслось, а потом мы поспорили из-за... — Лили кашлянула, порозовев, и он догадался, что мать спросила, куда она собралась, и ответ ей не понравился, — в общем, Петунья вела себя как последняя... Петунья, вот почему я готова была плеваться огнем, когда ты встретил меня на улице.