Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) - [17]

— О Боже! Извини, пожалуйста, — Лили пыталась затащить его вовнутрь, но он отпихнул ее руки и, подтянувшись на локтях, заполз в комнату самостоятельно. Все, что стояло на письменном столе, полетело на пол — включая настольную лампу; электрический свет заплясал по стенам и замер под нелепым углом.

Ручка на двери задергалась. Лили взглянула на нее с ужасом, а дальше Северус сообразил и сам: втиснулся в платяной шкаф и прикрыл за собой дверцу, оставив ее, однако же, незапертой. Под ногами мешались какие-то туфли; кажется, он перепачкал висящую на вешалках одежду — от нее сладковато пахло маггловским стиральным порошком и специфическим ароматом дома Эвансов — гардениями и апельсинами с тонкой примесью хвойного чистящего средства, которым пользовалась мать Лили. Окунувшись в этот запах, он почувствовал, что дрожит — несильно, едва заметно...

— Прошу прощения, — Лили говорила раздраженно, почти кричала, так что к ней, вероятно, заявилась сестра — ну да, мать бы сначала постучала, — мне что, даже в собственном доме личной жизни не видать?!

— Чем ты занималась? — настаивала Петунья. Северус вспомнил этот голос — монотонный и немного гундосый, и насладился моментом чистейшего, ничем не омраченного отвращения.

— Что случилось с твоим письменным столом?

— Корнуолльские пикси! — отрезала Лили. — Уходи!

— А почему у тебя окно открыто? — Петунья никак не унималась, вцепившись в жертву намертво, как ядовитая тентакула.

— Вон отсюда! — заорала Лили.

— Немедленно убери эту гадость! — задохнулась ее сестра. Лили, видимо, достала волшебную палочку — Северус хищно ухмыльнулся, представляя панику на лице Петуньи.

— Тебе нельзя — эти ваши ненормальные фокусы — я точно знаю!..

— Убирайся, пока я об этом не забыла!

Дверь с грохотом захлопнулась; Северус терпеливо выжидал. Сквозь тонкую фанеру было слышно тяжелое дыхание Лили.

Пинком отправив в сторону коробку с карандашами, она распахнула дверцу шкафа, все еще пылая от негодования.

Северус поразился наплыву реминисценций — столько смутных отголосков, что когда-то помнились так же явственно, как его собственное имя. Будто открылся блокнот с заметками, что он вел долгие годы, и в голове тут же возникла строчка: уведи разговор в сторону, и она успокоится.

— Я твои туфли передавил, — сообщил он, резко меняя тему.

Лили моргнула, опустив взгляд.

— Ерунда, это всего лишь обувь.

Она помогла ему выбраться из шкафа, а потом просто молча смотрела в лицо — левая рука на его предплечье, в правой — волшебная палочка. Северусу хотелось верить, что от него не несет ночлежкой для бездомных — но, скорее всего, надежда эта была тщетной.

— Ты так мне и не ответил, — сказала Лили наконец.

— То есть?

— Когда спросил, из какого я года — я сказала, что ты оттуда же — но ты не ответил, а просто... там повис. Поэтому я окно и открыла...

— О, — Северус с преувеличенной тщательностью затворил за собой дверцу шкафа.

— Нет, — сказал он медленно, — я не из... тысяча девятьсот восемьдесят первого. — Лили уже собиралась переспросить, и он продолжил: — Из тысяча девятьсот девяносто восьмого.

Лили уставилась на него, приоткрыв рот от изумления. Он изготовился взмахнуть палочкой, чтобы вернуть на место разлетевшиеся со стола вещи, но она успела перехватить его за запястье.

— Министерство, — напомнила она, глядя на него так, словно впервые увидела.

Он изложил сквозь зубы свое видение ситуации — куда это министерство может катиться, а также чем там заняться, в какой позе и с кем — но волшебную палочку все же убрал и нагнулся, чтобы собрать с пола письменные принадлежности. Лили склонилась к ковру вслед за ним — передумала и сказала, что плевать на разгром, приберется позже.

— Нам надо поговорить, Северус! — добавила она. — Хватит возиться с этим барахлом!

— Многозадачность — полезный жизненный навык, — сказал он, глядя куда угодно, только не на нее.

— Если ты немедленно все не бросишь, я сейчас просто взорвусь. Бурно и громко.

Он поставил настольную лампу обратно на пол. Проклятье — теперь Лили наверняка заметит, что у него дрожат руки.

Вот только она и сама тряслась. И он понятия не имел, что с этим делать. Чувство беспомощности было ему не чуждо — и львиная доля этих ощущений так или иначе возникала из-за нее. Что было совершенно омерзительно. Омерзительно, что после всех этих лет, даже после смерти, он все еще стоял тут и чувствовал себя распоследним чмом...

— Он победил? — шепнула Лили.

Хорошо, что она не владела легилименцией и не могла прочитать в его голове не подавленную вовремя мысль: "Во второй раз? Не знаю, я так и не дожил до развязки".

— Нет, — ответил Северус — но ей от этого легче не стало, и он прекрасно знал, что она хотела спросить на самом деле. — Он был побежден в ту ночь, когда пришел к тебе в дом.

Лили моргнула.

— Ты умерла... чтобы спасти сына, — она кивнула, и ее лицо застыло от боли — так лед сковывает поверхность пруда. — Это сильнейшие защитные чары. И когда Темный Лорд...

— Не называй его так, — перебила она.

— Когда он повторил Убивающее проклятие, — Лили колотила крупная дрожь, — оно отразилось от твоего сына и попало в... Сами-знаете-кого, — закончил Северус. Как же ему остохуело это ублюдочное прозвище — "пасть от руки Темного Лорда" хотя бы звучало пристойно, в то время как "Сами-знаете-кто" смахивало на позорного любовника, которого даже по имени вспоминать противно.