Верка - [4]

Через неделю жизни в балагане Семен почуял что-то неладное, и, в подтверждение этого, хмурый Петр сказал, что в окрестностях бродят милиционеры и вот-вот нагрянут сюда. Ночью беглецы покинули свое жилище и до рассвета топали по ухабам. Утром поспали часик в посадке и снова двинулись в путь. Семен петлял, обходил крупные села, делал обманные зигзаги, прятался в зарослях, но чувствовал, что им никак не удается оторваться от погони. В селе Славяно-Сербское Верка зашла в магазин за хлебом и водкой и наткнулась на легавого. Тот не обратил на нее внимания, а она поняла, что кольцо вокруг них сжимается. Узнав о милиционере, Семен оставил Верку на окраине села, а сам отошел километра на два на север, потом под прикрытием узкой посадки возвратился назад. Он ничего не сказал, лишь велел залечь в картофельной ботве и вести наблюдение за дорогой. Полдня прошло спокойно, к обеду Верка устала и вздремнула, а когда проснулась, то увидела мужика с вилами, который резко разговаривал с Семеном. Верка улыбнулась мужику, обняла Семена и сказала, что тяжело быть тайной любовницей своего соседа, достала бутылку водки и попросила за вознаграждение проводить их к дороге, ведущей на Ворошиловград.

В следующий миг раздался глухой удар и послышался лязг наручников, смыкающихся на запястьях Семена. Затем молодой капитан, сослуживец Владимира Петровича, предложил Верке занять место в «воронке», появившемся неизвестно откуда.

* * *

В том, что Верка получила всего восемь лет, была заслуга Семена, который взял всю ее вину на себя и, более того, признался, что сначала соблазнил юную девушку, а затем путем насилия и угроз заставлял ее помогать бандитам. (Позже Верка узнала от надежных людей, что Семен накануне краха банды хотел отправить ее в Липецк, к своей матери, а перед расстрелом просил пощадить их ребенка, значит, догадывался, что она беременна, и, может, в Краснополье-Глубоком специально вывел своих под пули ментов). Не обошлось и без помощи молоденького капитана, сохранившего, видимо, добрую память о своем погибшем начальнике: он поддержал его легенду о непричастности Верки к «мокрому» делу. Через несколько месяцев Верку перевели из тюрьмы в специальную колонию, где она родила мальчика, а вскоре по Божьей воле ее и вовсе освободили. И в общей сложности она отсидела чуть больше года.

Из колонии Верка вышла, можно сказать, полуголой: в легкой хлопчатобумажной курточке, такой же юбке и парусиновых туфлях. Вместе со справкой об освобождении ей выдали две пеленки, пустую бутылочку для молока и скудный дневной паек. Хорошо, что соседки по несчастью собрали ей небольшой узелок, в котором находилась самая большая драгоценность: банка сгущенного молока. Она пешком дошла до железнодорожной станции и села в поезд, идущий на Дебальцево, где им предстояло сделать пересадку. В общем вагоне было холодно и накурено, а когда поезд тронулся, загулял ветер. Верка пыталась защитить собой ребенка от сквозняков, но это ей не удавалось: холодные потоки воздуха постоянно меняли направление и почему-то все время дули на головку сына. Верка чувствовала свое бессилие что-либо изменить и нервничала. Ночью она вздремнула и проснулась от того, что от тела сына исходил жар. Потрогав его лоб и ощутив сухую горячую кожу, Верка впервые испугалась, и это был внутренний страх матери и продолжательницы рода. Она инстинктивно догадалась, что спасение малыша – в ее материнском молоке, которое вытекало из набухших коричневых сосков и просачивалось сквозь ситцевую кофточку. Но Коленька не хотел сосать, и это еще больше расстроило Верку. Она попыталась влить ему в рот молоко насильно – младенец поперхнулся, глотнул, сделал несколько сосательных движений и обмяк – «как тряпочка» – подумала Верка. Только это был ее сын, ее порода, в которую природа заложила силы на выживание, и они должны взять верх над простудой! И эти силы пробудили Коленьку: он начал медленно сосать, потом его губы стали работать все сильнее и увереннее, и вот уже послышалось ритмичное чмоканье, которое неимоверно обрадовало мать. Насосавшись, младенец срыгнул, на несколько минут притих, потом снова ухватил сосок и пил до тех пор, пока не уснул.

В Дебальцево у него опять поднялась температура. Верка снова попыталась влить в его ротик свое целебное молоко, и снова с нескольких попыток ей удалось пробудить в нем аппетит…

Домой они приехали поздно вечером, когда уже никакие ухищрения не помогали заставить ребенка проглотить хотя б капельку молочка. Он слабел с каждой минутой, стал синеть и задыхаться. Пока Веркина мать бегала в больницу, ребенок вовсе перестал дышать, личико его посерело и осунулось. Верка в отчаянии вдохнула ему в грудь свой живой воздух, ребенок встрепенулся, и в следующий миг жизнь навсегда покинула его тельце…

Со смертью Коленьки разорвался последний узел, связывавший Верку с Семеном, пришли пустота и отчаяние. В какой-то миг она вспомнила о припрятанном добре в Кадиевке и начала собираться в путь. Только сердце ее не лежало к этой затее, и она долго не могла решить, что же ей делать. Наконец, после глубоких раздумий Верка поняла, что с награбленными деньгами ей уже никогда не вернуться к нормальной жизни, и приняла твердое решение навсегда забыть о своем сокровище. Ей стало легко, будто с плеч свалилось сто пудов, но оставаться дома она не могла и по совету матери отправилась в Симферополь к бабушке Варе, которая жила одна и просила, чтобы кто-нибудь из родственников побыл с ней до ее смерти или до приезда внучки Лены, учившейся в Москве. Верка много слышала о доброте своей крымской родственницы, и это мнение полностью подтвердилось: бабушка приняла ее с радостью, побеспокоилась о прописке внучки и о трудоустройстве на консервном заводе, на котором сама проработала не один десяток лет.