Veritas - [28]

И теперь, чтобы закрепить возобновление отношений со Святым Престолом и окончание конфликта по поводу Комаччио, было решено поставить сразу после Пасхи ораторию по римскому обычаю – с декорациями, костюмами, сценическим действом, как в мистерии Страстей Господних, – что означало разрыв с традициями императорского двора, где оратории ставили только во время поста и без какого-либо сценического исполнения.

Соответственно, Камилле было поручено написать итальянскую ораторию, на исполнении которой в символическом единстве будут присутствовать Иосиф и нунций Давиа, представитель его святейшества.

Хотя никто из придворных чиновников не давал четкого указания, Камилла хорошо знала, что ее работа служит скорее политическим, чем музыкальным целям. «Святой Алексий», который произвел такой фурор в 1710 году среди множества дворян и тонко чувствующих натур, должен был быть повторен в достойной уважения придворной капелле его императорского величества лично для нунция. Все глаза были устремлены на нее, и хормейстер рьяно принялась за работу, поспешно задействовав певцов и музыкантов прошлого года и отыскав замену для тех, кого не смогла заангажировать снова. Она уверилась, что капелла будет украшена приличествующим образом, что музыкальные инструменты будут наилучшего качества, более того, она даже переписала поблекшие или истрепанные оркестровые партии.

Верите или нет, но в этом важном мероприятии даже у меня, скромного трубочиста, была своя роль. В постановке были задействованы несколько детей, но в городе мало нашлось семей, готовых выпускать детей из дому в столь поздний вечерний час. Поэтому Камилла попросила нас помочь ей. Мы с удовольствием согласились, и ввиду моего маленького роста хормейстер в лице нашего семейства получила не одного актера, а сразу двоих.

Поэтому почти каждый вечер мы проводили на репетициях «Святого Алексия» в императорской капелле и, когда это было необходимо, принимали участие в сценическом действии или тихо слушали упражнения музыкантов и певцов.

У меня было такое чувство, будто я родился во второй раз – для пения: за всю свою жизнь я никогда не слышал ничего иного, кроме голоса Атто Мелани, когда он пел произведения своего старого мастера, синьора Росси. А теперь по прихоти судьбы я вместо арий Луиджи Росси слушал арии синьорины де Росси; почти та же самая фамилия с настоящего момента связывала меня с пением.

Хотя я стеснялся наших скромных познаний в сценическом искусстве, мы с малышом уже могли считать, что нам повезло свести несколько знакомств в пестрой труппе оркестровых музыкантов, которые были приняты не где-нибудь, а при дворе. Каждый вечер они приветливо здоровались с нами и перебрасывались несколькими словами: теорбист Франческо Конти, у которого было немало сольных партий в «Святом Алексии»; супруга Конти, сопранистка Мария Ландини, именуемая «та самая Ландина», которая играла роль невесты Алексия; тенор Карло Коста, воплощавший в оратории роль отца Алексия; и наконец, Карло Агостино Циани, заместитель капельмейстера императорской придворной капеллы, и придворный поэт Сильвио Стампилья. Оба высоко ценили музыку Камиллы де Росси и часто приходили послушать репетиции оратории.

Впрочем, с такими высокопоставленными личностями, которые милостиво удостаивали нас своим расположением, поскольку знали, что мы друзья хормейстера, мы сталкивались только мельком, Единственный, кто вел с нами более-менее продолжительные разговоры, был певец, итальянец, как и большая часть музыкантов в Вене. Звали его Гаэтано Орсини, и он исполнял в оратории главную роль. Я дорожил тем дружелюбием, не позволительным вообще-то по его рангу, с каким он относится к нам. Ведь он был лично знаком с императором, тот крайне высоко ценил его искусство и держал среди своих музыкантов. С первого же мгновения мне показалось, что я знаком с ним целую вечность. А потом понял почему: у Орсини было одно поистине важное сходство с Атто Мелани – он был кастратом.

Я пришел на репетицию с небольшим опозданием. Приблизившись к дверям императорской капеллы, я услышал, что Камилла уже дала задание оркестру. Встретило меня пение Орсини. В оратории рассказывалось о трогательной истории Алексия, юного римского дворянина, который собирался вступить в брак. Однако в самый день бракосочетания он получил Божественную весть, повелевшую ему отречься от всего земного: после этого он покинул свою нареченную, сел на корабль и уехал в дальние страны, где провел жизнь в бедности и одиночестве. Переодевшись нищим, он вернулся в Рим, его приютили в отцовском доме, и он оставался там, живя в каморке под лестницей, добрых семнадцать лет, не будучи никем узнанным. И только на смертном одре он открылся своим родителям и бывшей нареченной.

Репетировали арию с драматичным диалогом между Алексием и его нареченной в день неудавшейся свадьбы. Я как раз затесался среди других актеров, когда услышал полные отчаяния слова, сопровождаемые аккомпанементом теорб и цимбал, поддерживаемых точными звуками скрипки, с которыми Алексий расставался со своей невестой:

Credi, oh bella, ch'io t'adoro