Верить и любить - [19]

Последние приготовления были закончены. Она вымыла волосы медовым шампунем, забрала их кверху и скрепила черепаховым гребнем. Только оставила с каждой стороны по маленькой рыжей завитушке. Косметикой она пользовалась очень умеренно, да и то не всегда. Впрочем, сегодня исключительный случай… В общем, повертевшись перед зеркалом, Николь почувствовала себя увереннее.

На днях она купила изящный французский костюмчик из льняного полотна: бордовые маки на белом фоне. Этот наряд образовал изрядную брешь в ее бюджете, зато выгодно подчеркивал достоинства фигуры и оттенял загар.

Николь понесла Джонни на руках: до Кингс-Хауса легче всего добраться по узкой извилистой тропинке, с коляской там сплошное мучение.

Солнце проникало сквозь шатры раскидистых деревьев, и вокруг каждой веточки, каждого цветка трепетала чудесная яркая радуга. А воздух словно вибрировал от неумолчного треска цикад.

— Вчера вечером знакомство не удалось, ты не очень-то приветливо обошелся с папой, прямо-таки надрывался от крика. Но ведь сегодня ты будешь умницей? Джонни должен понравиться папочке и заслужить его любовь, — наставляла сына Николь.

Привлеченный цветками красного жасмина, малыш неожиданно вывернулся и перегнулся вправо, спугнув стаю птиц, и те, хлопая крыльями, взмыли в небо.

— Да ты у меня сорвиголова! — засмеялась Николь и покрепче прижала его к себе.

Она сокрушенно вздохнула. Напрасно репетировать подходящие реплики и импровизировать возможные ответы Генри в надежде, что это поможет сохранить присутствие духа.

С каждым шагом волнение возрастало и разум затуманивался. Какой-то прием окажет ей Генри? Хватило ли ему тринадцати часов, чтобы освоиться с мыслью об отцовстве?

Проявит он снисхождение или набросится на нее с упреками и обвинениями, вообще не обратит внимания на Джонни или будет отстаивать свои права на него? Как бы то ни было, она уповала на последнее, пусть ей самой это причинит боль.

Николь открыла калитку и оказалась на аллее, обсаженной розовым барвинком.

— Твой отец скорее всего занимается гимнастикой, — предположила Николь, начиная экскурсию вдоль особняка. Однако тренажерный зал был пуст.

Осмотр первого этажа — кухни, столовой, рабочего кабинета — через растворенные ставни также не увенчался успехом. Генри не назначил точного времени, но уже половина одиннадцатого. Невероятно, чтобы он до сих пор валялся в постели. А вдруг он потерял терпение и отправился на пляж или уехал в город?

Николь завернула за угол и обнаружила, что дубовая входная дверь не заперта. Позвонила — никаких признаков жизни, потом постучала — никто не откликнулся.

— Нет, он не мог уйти, — вслух убеждала она себя.

Убаюканный плавной походкой и близостью матери, Джонни покачивался на ее бедре, не представляя всей важности предстоящей встречи.

Наконец они вступили в роскошный холл, где ноги утопали в густом ворсе турецкого ковра, а глаз радовался ореховым обоям, искусно подобранным к кремовой обивке кресел.

— Генри! — позвала Николь.

Вновь молчание. Но издалека доносился шум воды. Должно быть, он в ванной и не расслышал звонка.

— Ничего, мы сейчас его найдем. — Николь устроила сына поудобнее; он весил порядочно, и у нее уже ныли руки от тяжести.

Какая необычная обстановка: посреди коридора встроен мраморный фонтанчик с питьевой водой, в каждом углу — по античной скульптуре, а вдоль лестницы на стене развешены акварели с живописными маскаренскими пейзажами. На втором этаже Николь остановилась у полуоткрытой двери и заглянула внутрь. Это была спальня, выдержанная в бледно-голубых и синих тонах. На полу — толстый шерстяной ковер, у окна расположилась необъятная кровать — ложе, достойное царственной особы. Соседняя дверь вела в ванную комнату.

Генри стоял перед зеркалом, спиной к ним, склонившись над раковиной: он брился.

— А вот и папа! — негромко воскликнула Николь.

На нем были надеты только темно-синие пляжные шорты. Иссиня-черные волосы влажны, на спине и плечах еще не высохли капли воды.

Словно загипнотизированная, она разглядывала его сильное тело. И вспомнила, как однажды дразняще медленно провела кончиком языка вдоль его позвоночника, как в момент экстаза впилась остро отточенными ногтями в плечи, а он и не вскрикнул, только содрогнулся в нестерпимой истоме и…

Тут Джонни вцепился матери в волосы, и она охнула от боли.

Генри резко обернулся и увидел их. Николь заметила, какие противоречивые чувства отразились на его лице.

— Прости меня за вторжение, — сказала Николь. Она внезапно поняла, что вошла без предупреждения и украдкой подглядывала за ним. — Я позвонила и звала тебя…

— Я не расслышал, хотя специально оставил дверь открытой. — Он босиком прошлепал навстречу и улыбнулся Джонни. — Сегодня ты выглядишь гораздо миролюбивее, сынок.

С минуту малыш смотрел исподлобья на чужого дядю и вдруг протянул к нему ручки.

Николь была потрясена: ласковый и общительный с родными, Джонни очень настороженно относился к незнакомым людям, долго присматривался, пока не убедится, что ему не грозит опасность. В особенности это касалось мужчин. Но… кровь не водица, так, что ли? Детские симпатии непостижимы, одно ясно: ребенок проникся доверием к Генри.