Верить и любить - [17]

— Ваше любовное гнездышко разорено?

— Его не было вовсе.

Он перевел на нее глаза и выразительно переспросил:

— Не было?

— Нет, — ответила Николь. — Джеймс предупредительно выделил мне персональную комнату в своих апартаментах, когда я была беременна, — терпеливо пояснила она, — но после рождения Джонни энтузиазма у него поубавилось.

— Не нравилось пробуждаться по ночам?

— Еще бы. Он и днем не выносил детского крика, как и развешенных на кухне выстиранных пеленок и распашонок. У Освальдов дома образцовый порядок, а Джонни в любой момент мог выкинуть фортель по первому разряду. Такие детские «оплошности» приводили Джеймса в исступление. Если честно, я собираюсь вообще временно перебраться к папе в Кембридж.

— Временно?

— У меня отложено немного денег, куплю дом в Портсмуте, где сейчас мой брат с женой, и устрою пансионат для отдыхающих — дело выгодное, да и Джонни будет ухожен и сыт, а это для меня важнее всего.

— Значит, Освальдов ты покинула, — резюмировал Генри.

— Незадолго до того, как приехала сюда.

— Вот уж не ожидал, что ты отречешься от своего приятеля, — пробормотал он.

— Уступив уговорам Освальдов, я поработала некоторое время после родов на четверть ставки, но, хоть убей, не могла сконцентрироваться на делах, ерзала на стуле и поминутно смотрела на часы: как там Джонни без меня?

— Джеймс просил тебя не увольняться из эгоистических соображений: кто еще стал бы с ним нянчиться? Потерять тебя означало лишиться правой руки.

— Ему с непривычки несладко придется одному, — неохотно признала Николь.

— Может, ко всеобщему облегчению, он вообще покинет компанию.

— Вполне реальная перспектива. Насколько мне известно, он посещал курсы художников по интерьеру. Но отец наверняка воспрепятствует ему: что же это за фирма Освальдов, где нет ни одного Освальда, — грустно улыбнулась Николь.

— Должно быть, твой мудрый предок обрадуется такому раскладу. — Генри вспомнил, что овдовевший профессор жил в полном одиночестве.

— Конечно, хотя порой он будет забывать о нашем присутствии, — усмехнулась Николь. — Папочка — большой оригинал. Иногда он совсем не реагирует на перемены во внешнем мире.

— Он не женился вторично?

Николь изумленно вскинула на него глаза — таким нелепым показалось ей это предположение.

— Что ты! Они с мамой были как два попугайчика-неразлучника. И отец верен ее памяти.

— Не в пример моему любвеобильному родителю, — невесело подхватил Генри. — Три жены, моя мать — первая, и вереница легких увлечений. Когда ребенком я навещал его, каждый раз ожидала встреча с «новой тетей».

— Я и не подозревала об этом, — сочувственно сказала Николь.

— Мы были вместе, но о своих родственниках не очень-то распространялись. Говорили о бизнесе, а любовью занимались как бешеные кролики. — Он погладил тыльной стороной руки бархатистую кожу ее плеча. — Это было как ослепительная вспышка.

— Блеск быстро потускнел, — отрезвила его Николь.

— Жаль, что наша связь прервалась так скоро. — Пальцы Генри обхватили ее узкую кисть. — Я не желал этого.

Она окинула его испепеляющим взглядом.

— Очень любопытно. И давно ты сделал это открытие?

— Не иронизируй, пожалуйста. Ты напрасно мне не веришь.

Генри резко обернулся, и их губы встретились. Она попыталась отстраниться, но это лишь ускорило развязку. Казалось, целую вечность длился жадный, неистовый, сладостно пьянящий поцелуй, который сразу же разрушил все преграды. Одна рука Генри легла ей на затылок, другая надавила на талию, так что бедра и самый безымянный уголок ее податливого тела прижались к твердому, как камень, мужскому естеству.

Раздосадованные поклонники часто называли ее холодной и бесчувственной, не подозревая причины: только один мужчина способен завести ее с полуоборота. Такого экстатического взлета ей не испытать больше никогда ни с кем другим.

Он почувствовал, как дрожь пронзила тело Николь, как напряглись кончики грудей. Но откуда ему знать, что за восемнадцать месяцев спячки ее чувственность обострилась запредельно и теперь вырвалась наружу, сметая все на своем пути.

— Ты ведь мечтала об этом? — ласково спросил Генри, не выпуская ее из объятий.

Даже под пытками она не выдаст своих переживаний, не расскажет, как мучительно переживала разлуку, металась от надежды к отчаянию, ждала и терпела.

— А, перестань, Генри, мы поступили правильно, — с горечью сказала Николь.

Он посмотрел на нее, впитывая взглядом чистый лоб, золотистые дуги бровей, прямой точеный носик, припухшие манящие губы… И вновь первозданная жажда соития охватила их. Поневоле опровергая свои слова, она оплела его руками и ногами — захватила в плен и покорилась. А еще через несколько минут, после чудесной эротической прелюдии на еще не остывшем песке, их плоть стала одним целым, как когда-то… совсем в иной жизни.

Он перевернулся на спину, притянул ее к себе, подставил ладони ей под груди.

— Никакого вымысла, — зачарованно произнес Генри.

Ее веки дрогнули.

— Что?

— Я считал эту страсть плодом своей фантазии.

— Вот как?

— Я заблуждался, мы не должны были расставаться.

Внезапно насторожившись, Николь обернулась в сторону своего коттеджа.

— Какого черта! — протестующе проворчал Генри.