Верховная королева - [3]

– Ты – обученная жрица, Моргейна, и к воздержанию тебе не привыкать, но ребенку твоему голод и жажду выносить трудно, и сама ты слишком исхудала…

– Не насмехайся надо мной! – яростно отозвалась Моргейна, указывая на свой огромный, выпяченный живот.

– Но руки и лицо у тебя – просто кожа да кости, – промолвила молодая женщина. – Нельзя тебе морить себя голодом; ты носишь дитя, хоть о нем бы подумала!

– Я задумаюсь о его благополучии, когда он задумается о моем! – отпарировала Моргейна, резко вставая, но Моргауза, завладев ее руками, заставила ее вновь опуститься на скамью. – Милая девочка, уж я-то знаю, каково тебе приходится; я же четверых родила, ты разве забыла? Эти последние несколько дней хуже, чем все долгие месяцы, вместе взятые!

– И ведь не хватило же у меня ума избавиться от него, пока еще было время!

Моргауза открыла было рот, намереваясь одернуть собеседницу, но лишь вздохнула и промолвила:

– Поздно судить да рядить, как следовало поступить и как не следовало; еще дней десять – и все завершится. – Моргауза извлекла из складок туники свой собственный гребень и принялась расплетать спутанную косу гостьи.

– Полно, оставь, – досадливо бросила Моргейна, отстраняясь. – Завтра я сама все сделаю. Уж больно я устала, чтобы об этом задумываться. Но если тебе опротивело иметь перед глазами этакую растрепу, так ладно, давай сюда гребень!

– Сиди спокойно, леннаван, деточка, – промолвила Моргауза. – Помнишь, когда ты была совсем маленькой, ты, бывало, звала меня, чтобы я тебя расчесала, потому что твоя няня, – как бишь ее звали?.. А, помню: Гвеннис, вот как, – она тебе все волосы выдирала, и ты говаривала: «Пусть лучше тетя Моргауза меня причешет». – Моргауза осторожно распутала колтуны, пропуская сквозь гребень прядь за прядью, и ласково потрепала Моргейну по руке:

– У тебя чудесные волосы.

– Темные и жесткие, точно грива пони зимой!

– Нет, мягкие и тонкие, точно черная овечья шерсть, и блестящие, точно шелк, – возразила Моргауза, по-прежнему поглаживая темные пряди. – Сиди смирно, я заплету… Вот всегда я мечтала о девочке, которую могла бы наряжать в красивые платьица и вот так заплетать ей волосы… но Богиня посылала мне одних сыновей, так что почему бы тебе не побыть моей маленькой дочкой – сейчас, когда я тебе нужна… – Моргауза прижала темнокудрую головку к груди, и Моргейна прильнула к ней, вся дрожа, изнывая от непролитых слез. – Ну, полно, полно, маленькая, не плачь, уже недолго осталось… совсем ты себя извела, до чего нужна тебе материнская забота, маленькая ты моя девочка…

– Просто… здесь так темно… до того солнышка хочется…

– Летом солнца нам достается в избытке; даже в полночь еще светло, вот почему зимой его так мало, – промолвила Моргауза. Моргейна по-прежнему сотрясалась от безудержных рыданий; Моргауза крепче прижала ее к груди и принялась мягко укачивать. – Полно, маленькая, полно, леннаван, полно; уж я-то знаю, каково тебе… Гавейна я родила в самый темный зимний месяц. Мгла стояла непроглядная, и буря ярилась, вроде как сегодня, а мне было только шестнадцать, и боялась я ужасно – о родах и детях я ровным счетом ничего не знала. Как я тогда жалела, что не осталась на Авалоне жрицей, или при дворе Утера, или где угодно, лишь бы не здесь. Лот вечно воевал где-то в дальних землях, я ненавидела свой огромный живот, меня все время тошнило, и спина ныла, и я была совсем одна-одинешенька среди чужих мне женщин. Хочешь верь, хочешь нет, но только на протяжении всей этой зимы я втихомолку брала к себе в постель свою старую куклу и обнимала ее, засыпая в слезах! Что я была за ребенок! Уж ты-то по крайней мере взрослая женщина, Моргейна.

– Я сама знаю, я слишком стара, чтобы вести себя так по-детски… – с трудом выговорила Моргейна, по-прежнему прижимаясь к Моргаузе, в то время как та ерошила и поглаживала ее волосы.

– А теперь тот самый младенчик, которого я родила, еще не повзрослев толком, уехал сражаться с саксами, – проговорила Моргауза, – а ты, кого я сажала на колени, словно куклу, вот-вот и сама родишь младенчика. Ах да, я ведь помню, что у меня для тебя была хорошая новость: жена повара, Марджед, только что разрешилась от бремени – то-то нынче утром в овсянке было полным-полно шелухи! – так что вот для твоего чада уже готовая кормилица. Хотя, поверь, как только ты малыша увидишь, ты, конечно же, захочешь кормить его сама.

Моргейна с отвращением поморщилась, и старшая из женщин улыбнулась:

– Вот и мне всякий раз с каждым из сыновей так казалось накануне родов, но стоило мне лишь раз увидеть их личики, и я чувствовала, что ни за что дитя из рук не выпущу. – Молодая женщина ощутимо вздрогнула. – Что такое, Моргейна?

– Спина заныла, слишком долго я сидела, вот и все. – Моргейна нетерпеливо вскочила и принялась расхаживать по комнате туда-сюда, сцепив руки за спиной. Моргауза задумчиво сощурилась: да, за последние дни выпяченный живот гостьи словно сместился ниже; теперь уже и впрямь недолго осталось. Надо бы распорядиться, чтобы в женском покое постелили свежей соломы и велеть повитухам готовиться принимать роды.

Лотовы люди затравили в холмах оленя; тушу разделали, выпотрошили, аромат поджаривающегося над огнем мяса заполнил весь замок, и даже Моргейна не отказалась от куска сырой, сочащейся кровью печенки: по обычаю это яство сберегали для женщин на сносях.