Верхом на ракете. Возмутительные истории астронавта шаттла - [155]

Разговоры за завтраком были лишены каких-либо эмоций. Хотя наша миссия была связана с возможной гибелью друзей и вдовством их жен, все держались спокойно и невозмутимо. Можно подумать, мы обсуждаем предстоящий выезд на рыбалку. Изучение процедур семейного эскорта было одним из тысячи дел в ходе подготовки к запуску шаттла. Я потягивал кофе и думал о том, что сказала мне Донна перед 41-D. Действительно, странное это дело, когда тщательно планируется помощь в потенциальном вдовстве.

Когда «Атлантис» вышел из задержки на T-9 минут, Дейв и я сопроводили семьи из кабинета в здании Центра управления пуском на крышу. В вестибюле мы прошли мимо рисунков детей астронавтов, участвовавших в предыдущих полетах. Чтобы занять самых младших во время бесконечного ожидания предстартового отсчета, обычно команда LCC давала детям листы бумаги, на которых они рисовали. После каждого старта разрисованные листы вставляли в рамки и вывешивали в вестибюле. Эти рисунки были еще одной формой послания «вдов и сирот» для стартовой команды, напоминая им, что находится на кону.

Во время выхода на крышу жены оживленно разговаривали, и казалось, что они расслаблены, но достаточно было посмотреть в их глаза, чтобы увидеть обратное. Они были широко распахнуты, а взгляд беспокойно метался. Я не сомневался, что то же самое мог прочесть в глазах Донны эскорт во время 41-D и STS-27.

На крыше были установлены складные металлические кресла, но все слишком нервничали, чтобы сидеть. Стояли переносные динамики, по которым можно было следить за ходом отсчета. Позади нас 150-метровым белым утесом высилось здание для вертикальной сборки (Vertical Assembly Building, VAB). Перед нами простиралась дорога, по которой гусеничные тягачи массой по 3600 тонн вывозят собранный шаттл на стартовый комплекс. Покрытая гравием дорога уходила на восток, рассекая рыжеватой линией равномерную зелень флоридской низины. В пяти километрах от нас торчал молниеотвод площадки 39B, построенный для защиты шаттлов от ударов молний и служащий ориентиром, возле которого нужно было искать «Атлантис».

Рваный слой сухих облаков угрожал задержкой пуска. Они не представляли никакой угрозы для стартующего шаттла, но могли затруднить командиру посадку на местной полосе, если бы пришлось прервать выведение и возвращаться к месту старта. В этом случае отсчет пришлось бы приостановить на отметке T-5 минут и ждать улучшения погоды. Точно так же, как я уже делал много раз в кабине корабля, я изо всех сил молился, чтобы отсчет продолжился. Одно могло нас избавить от страха… пуск.

Дейв, Грег, Брайан и я циркулировали между семьями, переводя им доносящуюся из громкоговорителей техническую тарабарщину. Когда прозвучало сообщение о том, что погода позволяет запуск и отсчет возобновляется, мы отступили в задние ряды. Это был священный семейный момент. Мы оставляли жен и остальных родственников наедине со своими мыслями и молитвами, чтобы они не чувствовали себя обязанными разговаривать с нами.

T-4 минуты. Кёрби Тагард и Мэри-Джо Грейби прижали к себе детей.

T-3 минуты. Некоторые из присутствующих склонили головы и закрыли глаза, прижимая к губам переплетенные пальцы. Я был уверен, что они молятся… как и я.

T-2 минуты. Я представил себе, что происходит в кабине – экипаж закрывает щитки шлемов скафандров, подтягивает привязные системы, обменивается рукопожатиями на удачу.

T-1 минута. Семьи застыли в молчании. Одна из женщин дрожала.

T-30 секунд. Я посмотрел на детей и представил себе, как они будут реагировать на катастрофу. «Боже, храни экипаж!» Это была не молитва, а скорее требование.

Голос NASA произносил столь знакомые последние слова:

– T минус 9… 8… 7… разрешаю запуск маршевых двигателей… 6… маршевые двигатели в норме… 5…

Яркая вспышка просигнализировала о начале работы трех SSME. При виде этого зрелища раздались взволнованные крики. Кто-то захлопал в ладоши. Напряжение отсчета отпустило, и все почувствовали мгновенное, хотя и преждевременное, облегчение.

С включением ускорителей «Атлантис» стал подниматься на прометеевских столбах огня. В этой сцене было что-то похожее на сон. Машина массой 2000 тонн поднималась вверх на двух языках пламени в 300 метров длиной, и все еще не было ни единого звука. Она была отделена от нас дистанцией в 15 секунд. Первым до нас донесся звериный взвизг маршевых двигателей, который вызвал новую волну восклицаний среди семей. Шестью секундами позже пришел звук, созданный ускорителями, – звук, который заставил каждого подумать, уж не разрывается ли само небо. Он начинался как раскаты грома, а затем быстро набрал мощь и превратился в невыносимо резкий треск. Птицы в ужасе дернулись на лету. Звук отразился эхом от стены VAB и вернулся к нашей крыше с другой стороны. Со стоянки внизу донеслись трели автомобильной сигнализации, сработавшей из-за вибрации воздуха.

«Атлантис» вошел в облака, и те придали мгновенную форму ударным волнам от продуктов сгорания ускорителей. Они двинулись вперед подобно звуковым волнам от взрыва. В момент выгорания и отделения ускорителей семьи громко закричали. Трагедия «Челленджера» стала позором для твердотопливных ускорителей, и все были рады видеть, как они сами и угрозы, связанные с ними, уносятся прочь.