Верхний этаж - [25]
— Рассопливился над какими-то буквами! — продолжал он. — Нам повезло, что он отцовской могилы не знает, а то бы и туда нас приволок!
К таким, вроде бы беспричинным, порывам злости ребята привыкли и старались не вступать в спор, который всегда еще больше разжигал Семена. Промолчали они и на этот раз, а он не унимался:
— У моего отца на могиле не только буквы — вся фамилия намалевана… А мне-то что от этого? Ни жарко ни холодно!
— Сравнил! — не утерпел Петька. — На могиле любому человеку фамилию пишут — хоть дураку, хоть гению. А ты сам, пока жив, оставь на чем-нибудь свои буквы!
— Пожалуйста! — зло усмехнулся Семен и, вытащив из кармана медную монету, начал выцарапывать на стене вагона свои инициалы.
— Не порти!
Олег ударил его по руке — монета покатилась под ноги стоявших у выхода людей.
Не миновать бы крупной ссоры, если бы в это время чья-то детская ручонка не раздвинула людей. В образовавшийся просвет просунулась русая голова с косичками.
— Дяденька! Вы улонили деньги! — прокартавила девочка и протянула Семену монету.
Он взял ее, окинул Олега недобрым взглядом и отвернулся от ребят. Понимал Семен, что не прав, но справиться со своим раздражением не мог.
— Щенки! — выругался он. — Какой визг подняли: «Клад!.. Нашли клад!..» Тьфу на такой клад!
— А по мне, — сказал Борис, — любая пуговица — клад, если очень старая.
— Иди тогда помойки выгребать! На свалку топай!
— И на свалке можно интересное найти, — невозмутимо ответил Борис. — Если покопаться.
Семен рывком повернулся к нему, но Борис смотрел на него с такой обезоруживающей простотой, что больше пререкаться с ним не захотелось. Скучно насмехаться над человеком, на которого это ничуть не действует. И Семен замолчал, повторив напоследок:
— Тьфу!..
Дот Никиты Савельевича был заметен издали. Он стоял недалеко от шоссе. Как только мальчишки, следуя за мастерам, пересекли полосу кустарников, так сразу и увидели, его. Высвеченный неярким осенним солнцем, он приземистым кубом сидел на бугре, прикрывшись шапкой из увядших трав. Прищуренным глазом амбразуры он, как и сорок лет назад, внимательно наблюдал за близлежащим перекрестком двух дорог.
— Ну вот он! — Никита Савельевич ласково погладил ладонью по шершавой стене дота. — Целехонек! Меня небось перестоит!.. А вот и моя мета! — улыбнулся он, подходя к амбразуре.
Над поперечной стальной балкой, из-под которой когда-то пулемет высматривал врага, отчетливо виднелись вдавленные в бетон зеркально перевернутые инициалы, о которых говорил мастер. Он провел пальцем по бороздам букв и на пару минут отключился — перенесся в грозный сорок первый год.
А мальчишки, открыв толстую, как у сейфа, и почти не тронутую временем железную дверь, уже хозяйничали в доте. Глухо доносились оттуда их голоса. Внутрь забрались все, кроме Семена. Для него дот не был новостью. Он давно знал нехитрое оборудование таких сооружений. Два подобных дота стояли на пригорках в пяти километрах от его родного городка. Сороконог сумел их использовать по-своему, поэтому у Семена любой дот вызывал воспоминания, от которых он хотел бы избавиться навсегда.
Забравшись на травяную шапку дота, где пригревало солнце и было сухо, он уселся поудобнее. Отсюда ему была видна голова Никиты Савельевича, который все еще стоял внизу у амбразуры и смотрел невидящими глазами куда-то вдаль.
— Тра-та-та-та-та! — пустил кто-то из дота залихватскую пулеметную очередь.
Мастер вздрогнул, потом вздохнул, возвращаясь в сегодняшний день, и заметил Семена.
— А ты чего здесь?.. Не любопытный?
— Насмотрелся! — пробурчал Семен. — Невелика невидаль!
— Конечно, — согласился Никита Савельевич. — Не пирамида египетская. Даже не труба… А мое сердце екнуло… Одна из первых моих строек…
Он видел, что Семен не очень-то расположен слушать его. Но бывают минуты, когда невозможно не высказаться. И не столько для Семена, сколько для себя, Никита Савельевич тихо проговорил:
— Лютые морозы в сорок первом были… За «мессерами» — хвост белесый в небе… Снаряды над головой в воздухе дыры высверливают. Душа в пятках от страха… А руки — руки работают!
— 3-золотые р-рабочие р-руки! — с наигранной восторженностью воскликнул Семен.
Никита Савельевич оторопело уставился на него, и Семен не выдержал этого взгляда, опустив голову, он пробурчал:
— Знаю, что вы скажете. Обязаны сказать!.. А вы по-честному можете? Как тогда — на первой беседе…
— Что же ты хочешь услышать от меня? — спросил Никита Савельевич.
Он действительно в ту минуту не представлял, как и чем ответить Семену. И тот помог ему:
— Про себя скажите… Всю жизнь простым работягой на стройке вкалывать — это…
— Работягой не был! — прервал его мастер. — Был рабочим! И не вкалывал, а работал!
— Ладно! — Семен нервно дернул щекой. — Рабочий… работал… И вы довольны такой жизнью?.. Если соврете…
Он проглотил остальные слова, но на его лице появилась такая презрительная гримаса, что Никита Савельевич почувствовал: либо он сумеет сегодня завладеть душой парня, либо превратится для него в ничто.
— Доволен — не то слово, — сказал он. — Счастлив — пожалуй, ближе… И это честно! Честней не умею!.. Если не поверишь, разрешаю не замечать меня. Смотри как на пустое место!
