Верхний этаж - [17]
— Нечаянно, — глухо пробурчал Борис и равнодушно посмотрел на хохочущих мальчишек.
Никита Савельевич неодобрительно покачал головой.
— А если б это кирпич?
— Нечаянно, — еще глуше пробормотал Борис.
— Стирать сам будешь! — пригрозила девчонка, вовсе не рассчитывая заставить его заняться стиркой.
— Ну и постираю, — согласился Борис.
— Держи! — не растерялась девчонка и подбросила платок кверху.
Пытаясь дотянуться до него, Борис поскользнулся на узкой ступеньке и чуть не свалился с лестницы, но платок все-таки поймал.
Дверь под ним захлопнулась, и из коридора долетел смеющийся голос:
— Медве-е-едь!
Борис спустился на пол и, полностью игнорируя усмехающиеся рожицы ребят, запихал платок в карман.
— Ты его ацетоном! — посоветовал кто-то в шутку.
— Скипидаром! — добавил другой.
— Ничего вы не понимаете! — крикнул Семен. — Он второй раз с ней заигрывает, да, видать, не знает, как! Ему бы шпорами звенькать, а он ее краской обливает!
Борис и на это не отреагировал никак. Не задевали его остроты мальчишек.
Никита Савельевич никогда не протестовал против случайно возникавших пауз в работе.
Они помогали ему поточнее разобраться в ребятах, понять каждого поглубже, определить их характеры. Мастер и сейчас дал мальчишкам возможность пошуметь, посмеяться, пошутить. И не он, а Петька напомнил всем, что занятия еще не окончились.
— У нас готово, — сказал он, спускаясь со стремянки. — Примите работенку.
— И хотел бы придраться, но не к чему! — развел руками Никита Савельевич. — Красиво сработали!
Петьку эта похвала не удовлетворила.
— Вы оцените!
— Пять с плюсом.
— Не так, а в деньгах!
Никита Савельевич насупился. Он не считал зазорным заботиться о деньгах и сам не отказывался от большого заработка, но честного, заслуженного. А в Петькиной настойчивости ему почудился какой-то отталкивающий деляческий душок.
— Простой халтурщик трешку запросит, — брезгливо произнес он. — Рвач-хапуга и пятерку заломить не постесняется, а…
— Нет! — остановил его Петька. — Мне по госрасценкам.
— Это другое дело! — обрадовался мастер. — И прости — я не так тебя понял… Точно не помню, но, наверно, покрасить всю дверь — рубля два. Ну, а за эту верхнюю планку, думаю, — копейки.
— Не стоило стараться! — сказал кто-то.
— Стоило! — ответил Петька.
После занятий четверо мальчишек по просьбе Никиты Савельевича остались в мастерской, чтобы убрать мусор. К ним добровольно присоединился и Семен. Потом он не раз проклинал себя за этот поступок, но тогда ему нестерпимо хотелось хоть как-то загладить свою вину перед Никитой Савельевичем. Если бы мастер поругал его, пристыдил перед всеми ребятами, Семен не счел бы нужным делать это. Но ничего такого не было. Были тихие, с обидой и болью произнесенные слова: «Не надо так!». Они и сейчас еще звучали в ушах Семена.
Не таясь, а наоборот — у всех на виду он отнес в нишу обе доски. Свою неплохо оструганную показал Никите Савельевичу и виновато проговорил:
— Хоть бы поругали малость.
— Помогло бы? — спросил мастер.
— Не шибко! — признался Семен.
— Потому и не буду! — улыбнулся Никита Савельевич, и Семен, почувствовав необычную легкость, схватил швабру и принялся выметать опилки и стружки из-под верстаков.
Мальчишки ссыпали мусор в большую картонную коробку. Когда она наполнилась, Семен поднял ее на плечо и понес во двор к старому кирпичному строению складского типа, стоявшему в углу участка, огороженного невысоким металлическим забором.
Дверь оказалась на замке, и Семен решил оставить коробку с мусором у входа, но заметил завхоза. Поблескивая лысиной и суетливо размахивая руками, он не шел, а, как всегда, катился к складу, торопливо семеня короткими ногами.
— Не сыпь! Не мусори! — протараторил он, хотя Семен не просыпал ни одной соринки.
Звякнув огромной связкой ключей, завхоз открыл замок. На складе, как и во дворе, был идеальный порядок, хотя ничего ценного здесь не хранилось. Основной склад был в подвале училища, а сюда сносили отходы из всех учебных мастерских, чтобы потом вывезти этот мусор на машине.
— Сюда, сюда! Осторожно! Не пыли! — приговаривал завхоз, подталкивая Семена к одному из многих железных ящиков, стоявших вдоль кирпичных стен.
Освободившись от груза, Семен вышел во двор.
— Гвоздь! — раздался сзади него вкрадчивый голос.
Семен замер. Негромкий окрик подействовал на него, как удар ножа в спину. Несколько секунд он не решался оглянуться — стоял неподвижно, и только щека у него дергалась в нервном тике да стыли, наливаясь холодным страхом, глаза.
— Гвоздь! — еще раз позвал парень, стоявший за металлической оградой.
И тогда Семен оглянулся. Страха уже не было в его глазах. Они горели бессильной злобой, и с особой отчетливостью, как в бинокль, увидел Семен одутловатое лицо Сороконога, ухмылявшееся за решеткой ограды, и фигуры двух других парней, маячивших на противоположной стороне улицы.
В городке, в котором Семен жил и учился до приезда в ПТУ, Сороконог верховодил хулиганствующими подростками. Давно, еще в детстве, он потерял ногу, попав под электричку, и с тех пор ходил на протезе. С годами протезы менялись — мальчишка рос, но старые он не выбрасывал, а хранил в сарае. Их накопилось там несколько штук, потому и прозвали его Сороконогом.
