Вереница - [40]

– Доктор Мейер! – растерянно сказала девушка. – Мы слишком мало знаем об этой болезни, чтобы что-то прогнозировать!

– Продолжайте, пожалуйста.

– Часов шесть назад у него началось шелушение кожи, а часа два назад он начал задыхаться. Мы поддерживали искусственное дыхание в течение часа, но зрачки у него были расширены и неподвижны, никаких рефлексов не наблюдалось, и поэтому, посовещавшись между собой и с его женой, мы решили прекратить ненужные усилия и констатировали наступление смерти в половине первого пополудни шестнадцатого апреля.

Софи кивком поблагодарила молодую женщину и протиснулась поближе к покойному. Она заметила, что его положили на целлофановые мешки, чтобы не дать волокнам прорасти в тело. Слава Богу, хоть кто-то здесь не потерял головы.

– Я не могу начать при таком освещении, – сказала Софи. – Кроме того, я хотела бы сама поговорить с его женой. Объясню ей, что такое вскрытие. – К тому же, поскольку обычных приборов не хватало, она собиралась спросить жену, не было ли у покойника болезней крови. – Я полагаю, вы желаете, чтобы я вскрыла череп? У меня с собой есть кое-какие инструменты, но мне нужна пила.

Софи отвернулась от тела, споткнувшись о ящик, в котором хранились походный микроскоп, позаимствованный у биолога-любителя, и кучка предметных стекол. Был бы тут мощный лабораторный микроскоп, аппаратура для замораживания и вскрытия, приборы для биологических и вирусологических анализов… Ах да, чуть не забыла! Конечно же, электронный микроскоп – и все остальное оборудование, к которому она привыкла…

– Что нового удалось узнать? – устало спросила Софи. Да ничего особенного по сравнению со вчерашним днем. Врачи пришли к общему мнению, что на корабле наблюдается вспышка грипповидного заболевания – хорошая формулировка! – непонятного происхождения. Есть надежда, что найдут кого-нибудь, кто перенес подобное заболевание на Земле; тогда можно будет предположить, что болезнь вызвана земными вирусами, а не инопланетными. “Все равно что искать нить Ариадны”, – заметил кто-то, но ироническое замечание осталось без ответа. В общем, по сравнению со вчерашним днем изменилось только одно: теперь они знают, что болезнь может быть смертельной. Будет ли этот случай исключительным – никто пока сказать не в состоянии.

“Кофе бы выпить!” – протянул чей-то голос. Кто-то рядом смачно зевнул, так, что аж челюсти щелкнули. Арпад переносил весь этот ритуал, даже не пытаясь скрыть свое нетерпение. Мейер попросил его высказаться насчет болезни и способов лечения, коль скоро он так уверен, что их дискуссия лишена смысла. Атмосфера в лаборатории начала накаляться.

Над стеной показалась голова одной из медсестер:

– Доктор Мейер! Доктор Рамачандрам! Можно вас на минутку?

Все понемногу разошлись, оставив Софи наедине с покойником.

* * *

Она начала вскрытие, когда зажегся свет. До того Софи объяснила убитой горем жене усопшего, что именно подразумевается под вскрытием. Похоже, бедная женщина не очень-то поняла, но поскольку морозильных установок у Софи не было, а информация была необходима, ждать она не могла. Она постаралась рассказать о процедуре как можно подробнее, а затем попросила брата и жену покойного подписать подготовленный ею документ о согласии на вскрытие, чтобы они не возмущались, когда увидят результаты ее работы.

Софи искренне надеялась, что болезнь покойного не заразна, и тем не менее попросила отнести его из лаборатории в пустующую пока часть массива, а также велела Арпаду выставить охрану, чтобы зеваки не глазели в щели. Рабочего стола тут не было, поэтому ей пришлось работать на коленях.

Она подстелила целлофан, стараясь делать это как можно более аккуратно. Вчера в какой-то момент ей с трудом удалось оторвать ногу от пола. Нагнувшись, Софи увидела на туфле грязное пятно, подошвы тоже были серые и грязные. Еще немного – и волокна проели бы в туфле дырку. Потрясающе эффективная очистная система!..

Обливаясь потом в импровизированных целлофановых маске и халате, Софи отчаянно пыталась распилить кость. У нее было такое чувство, будто она вернулась в начальные годы своей практики, когда мысль о том, чтобы распотрошить человека и оставить от него пустую оболочку и кучку влажных органов, приводила ее в ужас, – пока она не поняла, какое это сложное искусство, и не научилась четкому и упорядоченному вторжению в человеческую плоть. Но то, что она делала сейчас, было типичной халтурой. Без точных приборов и инструментов удастся получить разве что половину возможных данных, да и то картина будет смазана. Это просто никуда не годится; ей было стыдно за собственную беспомощность. Но она должна знать, твердила себе Софи. Она должна знать. Дело не только в том, что ее попросили; в конце концов, она могла и отказаться. Но она должна знать. И тем не менее она чувствовала себя скорее мясником или варварской жрицей, чем высококвалифицированным патологоанатомом. Софи так и не сумела выработать в себе способность к черному юмору и вообще к умению посмеяться над своей работой – слишком близка была к покойным сама.

Закончив, она вынула из пластмассовых чашек внутренние органы и, держа в руках головной мозг, позвала всех к себе. Повреждения мозга были очевидны для любого медика; остальным Софи пояснила: