Вербалайзер - [9]

– Ну что же, если вам так удобнее, пусть будет как в паспорте. Меня зовут Сергей Петрович. Будем с вами работать, так что вы оправдываться не спешите – торопиться-то некуда…

– А я и не…

– Не спешите или не оправдываетесь?

– И то и другое, – Леонид Борисович, даром что психиатр, к таким перескокам был непривычен.

– Признаете, стало быть? – чекист улыбнулся довольно.

– Что, что признавать?

– Да вы не волнуйтесь, нам лишнего не надо. Вам, наверное, тоже. Расскажите, Леонид Борисович, о вашем пациенте Петрове.

– Петрове?

– Да-да, Петре Петровиче. Будет у нас с вами пытка.

– Что вы, то есть…

– То есть пытка – это просто беседа, допрос, от старого русского слова пытать – дознаваться, значит. Ну, вспомните: «Хождение по мукам», Лёва Задов, «я тебя буду пытать, а ты мне будешь отвечать».

– А-а, да-да…

– Ну вот…

Полчаса доктор Вайсброд добирался до сути дела, выпив по ходу рассказа стакан крепкого и горячего чая с лимоном и множество раз отерев лицо и шею промокшим уже носовым платком. Сергей Петрович совершенно не препятствовал врачу высказываться, только головой кивал да время от времени помечал что-то остро заточенным фаберовским карандашом на чистом листе бумаги.

– …баланс полушарий. Да, меняется баланс, нарушается реципрокное и взаимодемпфирующее взаимодействие, резонанс, понимаете, высокочастотный резонанс. Это глубина потрясающая, ее просто невозможно осознать. Нам невозможно. Так что он, Петров, как бы сказать, вы уж меня извините, Сергей Петрович, он – просто, наверное, агент божественного промысла. Не соответствует это, конечно, установкам, – а как же быть-то? Вот вы даже спрашиваете… Ну, как знаю… Только он еще и не осознает собственный анализ, – он ему просто не нужен.

– Да-а, нужен, только не ему. А вы, Леонид Борисович, крещеный? В церкви бываете? Или, может быть, простите уж, в синагоге?

– Нет-нет. А зачем вам?

– Это я к слову, продолжайте, пожалуйста. Что там с анализом?

– С анализом? – Вайсброд понял, что трепанул, и повел в сторону. – Понимаете, Сергей Петрович, ну, это я так думаю, тут выяснять и выяснять… Нарушения же налицо… Человек с нарушением функций левого полушария – да, нарушения речи, да, – но это та же личность, он – человек, по крайней мере. А в противоположной ситуации он говорить может, но это совершенно другой человек. А может, и не человек… А тут еще резонанс частотный…

– А это просто химический баланс или эндокринный? Что закачивать-то, чтобы обострить интуицию? Почему он говорит-то время от времени?

– Потому что правое полушарие, – врач не замечал, что чекист уж больно в теме, – оно сбрасывает накопившиеся впечатления, а левое вербализирует их совокупность, снимает доминанту правого мозга. А как там на самом деле… Есть такая вещь, комиссуротомия называется – разделение полушарий. Ножичком, так сказать. Вот оттуда. Левое, правое…

– А почему так получается, Леонид Борисович?

– Понимаете, если плод прилежит одним ухом к наружной стенке матки и живота матери, а другим нет, то считают, что это определяет развитие асимметрии полушарий. Почему дебилов было много, когда бабы корсеты носили? Ну а Петров, он же еще Близнец…

– А где его брат? Он говорил вам? Данные есть? – кагэбэшник вздернулся даже, – не ожидал такого поворота.

– Нет, он по гороскопу Близнец. А два полушария – это своего рода семья. Две половины. И целое тут же. Когда расщепленное сознание – это шизофрения. А тут – многократно расщепленное. Талант – всегда шизофрения, – вздохнул Вайсброд.

– Дыхание жизни, Леонид, в египетской традиции, входит в правое ухо, а дыхание смерти – в левое. Вот, например, кто каким ухом телефон слушает… – взгляд Сергея Петровича изменился, как будто все нужное для себя он уже понял. – Вот еще что мне скажите: логику в его высказываниях вы не пробовали искать?

– Э-э… Ну как… Логика у него не аристотелевская и не диалектическая. Другая какая-то. Хотя вроде и диалектическая, но у него в системе противоречия нет. Он, знаете, объясняет явление сразу в развитии, плюс форма-содержание, но не одно явление, а все! Все! Понимаете?!

– Так что же, он всемогущ?

– Нет, всемогущ, наверное, Бог. И то… Петенька, Петров, простите, лишен возможности влиять на явления. Хотя озвученный анализ влияет, наверное…

– Понятно. Вот он новую голову и просит, – горестно так покивав, сказал чекист.

– А вы откуда, собственно… – начал было доктор, но осекся – понял.

– Так вот, Вайсброд, вообще-то то, что вы проделывали с Петровым, называется, как вы догадываетесь, вивисекцией, законом запрещенной. И прямая бы вам дорога в значительно отдаленные места, а не в Стокгольм за премией…

– Бы? Вы сказали бы?

– Да. Я так сказал. Потому что вас выручает результат. Прямо сейчас вы мне напишете пару бумажек: одну с обязательством сотрудничать, но это пустяки, а вторую – с полной схемой применения ваших препаратов. И не вздумайте путать.

– А я?! Я же тогда уже никому…

– Нет, вы будете при своем пациенте, только в Добрынихе вы уже не работаете, а пациент Петров там никогда не числился. Понятно? Вижу – понятно. Тогда приступайте. Первый документ я вам продиктую.

Долго-долго мучили пациента Петрова на неприметной дачке по Минке, скрытой от любопытствующих густым ельником и глухим трехметровым забором, да проволока колючая, да битое стекло поверх заборного кирпича в бетоне, да охрана – ни войти кому ненужному, ни выйти. Их там было несколько таких пациентов плюс охрана, плюс обслуга, плюс врачи и братья медицинские. Бабам на эту дачку хода не было. Во избежание. Когда раз в неделю, когда два, а то и чаще – по надобности, приезжали те, кому отвечать надо всегда честно и вежливо. А у доктора Вайсброда, как назло, сразу с Петенькой на месте новом не заладилось. Нет, вызывать он его вызывал, это даже Сергей Петрович не отрицал, недоверчивый, – видно было. А говорить Потаенный не стал, ни разу, ни в какую, хоть лоб разбей. Может, и хотел Петенька как раз этого – лба расколотого? Организм-то Петенькин явно уже на ладан дышал, – Леонид Борисович старался…