Веранда в лесу - [72]
В а р я. Андрей, я жду речи о моих заслугах.
А н д р е й (подняв ружье). Кого ты приблизишь к своему трону?
В а р я. Никого. Могу приблизить Козлова. Поскольку Козлов не был в нашем доме ровно полгода… И сегодня почетный гость.
А н д р е й. Довольно, пижоны! Пусть все стоят там, где стоят, и я не стану произносить речь, потому что один хороший выстрел лучше, чем сто речей! Произвожу салют в честь рождения Варвары Тарасовой. Внимание! (Взводит курок.)
Появился Д е д, он был ошеломлен и испуган.
Д е д. Зачем это безобразие?
А н д р е й. Салют в честь Вари…
Д е д. А что такое особенное и выдающееся сделала Варя, чтобы производить салют в ее честь в комнате, в квартире, в жилом доме, заселенном трудящимися?
В а р я. Дедушка!
Д е д. Оружие существует для дела, оружием баловаться грешно.
В а р я. Дед, пожалуйста…
Д е д. Ты даже не испросил разрешения, ты даже не сообразил, что это не простое ружье и что на нем выгравирована высокая дарственная надпись.
В а р я. Вот это уже настоящее хвастовство!
Д е д. Замолчать, барышня! Это ружье подарено мне рабочими Ижевского завода в двадцать шестом году, а ты мог из этого замечательного ружья по глупости или нечаянности убить человека.
А н д р е й. Мне надоели танцы, и я хотел немного разрядить обстановку.
В а р я. А почему, дед, ты держишь дома заряженное ружье?
Д е д (не сразу). Козлов, повесь на место.
К о з л о в взял ружье, унес.
Мне самому непонятны бесконечные танцы, и поэтому я ушел и сидел на кухне один… Почему вы не споете тихую, задушевную песню?
С а ш а. Всему свое время, Николай Илларионыч.
Л е н а. Разрешите, Николай Илларионыч, я прочту стихи?
Д е д. Пожалуйста, буду рад, но сначала я выпью. (Наливает себе. Постепенно освобождается от гнева.) Мне нравится, что вы не любите водку, мне нравится, что вы не сквернословите, мне очень по душе, что вы хорошо учитесь и увлекаетесь науками, то есть шагаете в ногу с эпохой, но я очень огорчаюсь тем обстоятельством, что вы с большим опозданием становитесь взрослыми и никак не можете ими стать. Мне кажется, я говорю, а вы меня не слушаете или слушаете иронически, и я уже сам себе кажусь смешным…
В а р я (мягко). Просто ты очень длинно говоришь…
Д е д. Да, я забыл, что вы не любите, когда с вами говорят длинно.
С а ш а. Мне, например, наперед известно все, что вы скажете дальше… Вы, очевидно, скажете сейчас, что ваше поколение в нашем возрасте уже командовало полками и дивизиями и мы должны сделать то-то и то-то…
Д е д. Ну, раз ты уже все сказал за меня, то я налью себе еще…
Л е н а. Не обижайтесь, пожалуйста, Саша сегодня очень печальный.
Д е д. Все нормально. Когда мне было семнадцать, я тоже сомневался в здравомыслии тех, кто был старше меня. Будьте здоровы, малыши! (Пьет.) Еще придет время, и многие из вас покажут храбрость и соответствующую зрелость. Никто ничего никому не должен! Аминь! А теперь я хочу узнать, где Козлов и где ружье?
В а р я (кричит). Миша!
В с е (кричат). Мишка! Мишка! Мишка!
В дверях появился сосредоточенный К о з л о в.
В а р я. Что ты там делаешь?
К о з л о в. Думаю…
С у п р у н о в а. Поразительное явление, он думает!
Л е н а. О чем, Козлов?
К о з л о в. О многом. (Проходит, садится в стороне.)
С у п р у н о в а (иронически). Может, объяснишь нам, как это можно сразу думать о многом? По-моему, ты просто спал там!
К о з л о в. Я думал о нашей соседке Фаине.
С у п р у н о в а. Ну вот, все правильно, он думал там о какой-то девице?
С а ш а. Хорошенькая?
К о з л о в. Фаине пятьдесят лет. Врач-педиатр. Спасла тысячи детей.
Л е н а. Чем знаменита?
К о з л о в. Каждый день тридцать семь и четыре.
А н д р е й (заинтересовавшись). То есть ежедневно?
К о з л о в. Полтора года тридцать семь и четыре. Недавно направили на исследование в Москву, а теперь она вернулась, и мы с матерью, естественно, пошли ее проведать… И пришел участковый врач… Спросил Фаину, какой поставили диагноз. Фаина говорит, диагноза нет, каждый день тридцать семь и четыре. Врач взял шапку и сказал: «Я не шарлатан. Если в Москве диагноза не поставили, я не могу. Пусть ходит сестра и делает поддерживающие уколы». (Помолчав.) Мы ничего не знаем про человека!
С у п р у н о в а. Ура, товарищи! Космос, атом, клетка, есть три пути! Козлов, кажется, нашел свою судьбу! Все стали мудрецами! Все хотят выяснить, как правильно жить.
А н д р е й. Правильно жить нельзя, Супрунова.
С у п р у н о в а. Но и как неправильно жить — тоже никто не знает!
С а ш а. Глупа ты, Супрунова!
С у п р у н о в а. У меня голубые глаза, Саша.
С а ш а. Мало!
С у п р у н о в а. Я лучший математик в классе.
С а ш а. Ты просто лучшая математическая машина.
С у п р у н о в а. Ты хотел выявить чужую глупость, а выявил свою бестактность.
Л е н а (кричит). Хватит! Николай Илларионыч! Я все же прочту стихотворение. Посвящается окончанию детства.
Д е д. Вот это хорошая тема!
С у п р у н о в а. Подожди, Ленка, поставим лампу на пол.
Д е д. Это для чего?
С у п р у н о в а. Это, уважаемый товарищ, для уюта.
Д е д. Я, пожалуй, пойду на кухню, мне не уютно.
В а р я (успокаивает его). Подожди, дед, не надо сердиться… ведь мне исполнилось сегодня семнадцать лет! И ничего, решительно ничего не изменилось и не произошло, а только грустно… Смешно вспомнить, как я еще недавно стояла в магазине и ела фруктовое мороженое… В общем, дедушка выдвинул лозунг: надо взрослеть! Этот лозунг выдвигается перед нами непосредственно с первого класса… Я помню, когда моя мама уезжала жить на Кавказ, она долго прощалась со мной и советовала, чтобы я не приспосабливалась к мещанству и оставалась сама собой… И я, ребята, не возражала… но легко сказать — с а м а с о б о й! А что такое я, которым надо остаться? Что я из себя представляю?