Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы - [94]

Нам известны способы, при помощи которых человек выражает романтический интерес или любовь, и когда нам хочется узнать, нравимся ли мы другому, любит ли он нас, мы судим об этом по его поведению.

Что делают девочки-подростки, когда сплетничают друг с другом, обсуждая, как тот или иной мальчик ведет себя с девочкой, которая им интересуется? Они разбирают малейшие признаки, все подробности его поведения, свидетельствующие о его романтическом интересе… или его отсутствии. Моя жена часто болтает с подругами-одиночками. «Он перезвонил тебе на следующий день? Он сказал тебе, что собирается туда поехать? Он тебя пригласил?» и т. д. – сплошной анализ доступных наблюдений на предмет подтверждения романтических чувств.

Почему мы считаем, что у парня – назовем его Биллом – не все дома, если он появляется на телестудии с цветами и предложением руки и сердца хорошенькой телеведущей, которая видит его впервые в жизни?

Что, если, скажем, Сьюзен только что подошла на улице к парню, которого никогда не встречала, в уверенности, что тот ее любит и должен немедленно на ней жениться?

Что отличает эти истории, что делает их героев чокнутыми, а их действия нерациональными в отличие от обычных историй любовных отношений? Все дело в том, что Билл и Сьюзен действуют при полном отсутствии каких бы то ни было свидетельств в пользу мнения о том, что эти люди их любят. Так что, вопреки утверждениям апологетов религии, теория любви, «основанной на вере», представляется нерациональной, ложной и не имеющей никакого отношения к тому, как нормальные люди приходят к выводу о том, что кто-то их любит.

«Я голоден», – говорит мне приятель, и это заявление тоже рассматривается как ненаучное знание. В самом деле, любое испытываемое вами чувство, любое понятие или откровение можно рассматривать как субъективную истину или субъективное знание. Это означает всего лишь, что вы действительно так чувствуете. Но это не означает, что гносеологическое содержание ваших ощущений истинно. Это уже требует независимого подтверждения от других людей. Нередко тот, кто говорит о голоде, на самом деле ест очень мало, и существует даже поговорка: «Брюхо сыто, да глаза голодны».

И это вновь возвращает нас к религии. В определенном смысле вышесказанное было отступлением, поскольку до сих пор обходило главный вопрос: способность религии находить истину. Причина, по которой верующие ратуют за «иные способы познания» заключается в том, что им очень хочется показать: наука не обладает монополией на поиск истины, а значит, религия тоже может втиснуться в этот ряд (где-нибудь между археологией и историей). Но мы уже убедились, что в той мере, в какой археология, экономика, социология и история вырабатывают знание, делается это всегда с использованием методов науки в широком понимании, ведь знание – это проверяемые, достоверные и признанные результаты эмпирических исследований.

Но даже при самом широком понимании науки невозможно растянуть ее настолько, чтобы включить в нее и религию. Даже в самое гибкое представление о науке не входят методы, которые вроде бы позволяют религии получать знание: непроверяемые авторитеты древних книг, вера, субъективные переживания и личное откровение. Как утверждал Уильям Джемс, именно субъективный и богооткровенный аспект религии дает ей особое влияние: ощущение уверенности в том, что религиозные утверждения истинны. Но если человек получает религиозный опыт, то «истинно» только то, что он это пережил, а не то, что содержание этого переживания имеет какое-то отношение к реальности. Чтобы это определить, требуется способ проверки содержания откровений, то есть нужна наука. В конце концов, если некоторые христиане признают существование Иисуса Христа потому, что ведут с ним мысленные диалоги, то индуисты мысленно беседуют с Шивой, а мусульмане – с Аллахом. Ни одно из откровений ни в одном из священных писаний мира ни разу не сообщило нам, что в молекуле бензола шесть атомов углерода соединены в кольцо или что возраст Земли составляет 4,5 млрд лет. Именно эта асимметрия знания заставляет приверженцев религии, несмотря на ее претензии на истину, хвататься за иллюзорное утверждение о том, что религия и наука представляют собой непересекающиеся магистерии.

Выдумка о сциентизме

Утверждения об иных способах познания часто сочетаются с обвинениями в сциентизме[17]: говорится, что наука и те, кто ей занимается, превышают, так сказать, свои полномочия. Сциентизм рассматривается как непрошенное вторжение науки в разные области – философию, гуманитарные науки, этику и даже теологию. Вот примеры того, что Стивен Джей Гулд в речи в защиту непересекающихся магистерий назвал нарушением границ со стороны науки. Как смеет, говорят критики, наука рассказывать нам хоть что-то о морали и эстетике?

Если взглянуть на примеры того, что относят к сциентизму, легко увидеть, что они очень разные и часто никак друг с другом не связаны. Физик Иан Хатчинсон видит в них попытку применить научные методы в дисциплинах, где они бесполезны, и ответить на «великие вопросы», вроде как зарезервированные за теологией: