Вера (Миссис Владимир Набоков) - [5]
Она, явившаяся на первое свидание в маске, была сторонницей крайней прямолинейности; пожалуй, это самая малоприятная из ее черт. По прошествии многих лет Вера допускала, что мужу потребовалось несколько месяцев, чтобы пережить разрыв со Светланой, хотя при этом и считала, что все было кончено до того, как на горизонте появилась она. Но это не совсем так. Набоков не делал тайны из своих душевных мук в стихах, сочиненных им в середине 1923 года. «Переживал я очерк смутный / других — неповторимых — встреч» можно считать открытым признанием в этом. Набоков задавался вопросом: не «романтическая ли жалость» позволила Вере так верно понять его стихи? К ноябрю он уже явно писал о своем возрождении, о новом рождении своей «зыбкой»># души. Довольно скоро Вера уже точно знала, как он к ней относится. 8 января 1924 года Набоков напишет Вере Слоним: «Счастье мое, знаешь, завтра ровно год с тех пор, как я разошелся с невестой. Жалею ли? Нет. Это должно было так случиться, чтоб я мог встретить тебя»>#.
Из Франции Набоков шлет по почте в Берлин стихи, написанные летом 1923 года. 24 июня Вера Слоним, развернув газету «Руль», обнаружит стихотворение, в котором прозвучит знакомая тема. Вряд ли у нее могли возникнуть сомнения насчет того, кому посвящено стихотворение «Встреча»:
Набоков вслух вопрошал, созданы ли они друг для друга:
Стихи говорят сами за себя, и эпиграф к ним равно показателен. Набоков заимствовал из знаменитой «Незнакомки» Александра Блока начало строфы, а дальше у Блока упоминается принадлежащая незнакомке «темная вуаль» — такой неспокойный для поэта, отвергнутого любимой женщиной, образ. Такой неявный и вместе с тем открыто манящий.
Много интересного можно почерпнуть, читая «Руль» за весну и лето этого года, когда Вера Слоним регулярно писала письма Сирину-Набокову. В апреле была опубликована заметка о молебне в память отца Набокова — одного из учредителей газеты и столпов русской эмиграции, — а также заметка дяди Набокова, Константина, по поводу смерти Сары Бернар. Среди публикаций, рекламирующих ломбарды, портных, предлагавших то сшить из военного кителя костюм на выход, то волшебную пудру для создания пышных форм, а также напоминаний читателю, что «Руль» продается даже в Эстонии и Японии[10], можно обнаружить шахматные задачки Сирина и, более того, двухактную пьесу того же Сирина, который летом увлекся работой над драмами в стихах. Шестого июня был опубликован первый перевод Веры Слоним — притча болгарского писателя Николая Райнова из раздела «Книги загадок» его «Богомиловых сказаний». Болгарский язык схож с русским, и Вере стоило провести лишь пару недель в Софии, чтобы слегка освоить болгарский. Вероятно, у Набокова не было нужных связей, чтобы публиковать переводы, хотя он был одним из любимых авторов «Руля», а Вера благодаря семейным связям была знакома по крайней мере с двумя редакторами газеты. Возможно, публикации ей были заказаны и она уже работала штатным переводчиком. Как бы то ни было, лето Вера провела в трудах (четыре публикации из Райнова появились в июне) совсем иных — не в сборе плодов, отчего на юге Франции грубели руки молодого поэта. Во многом сами романтические отношения начались при посредстве литературы. В воскресенье, 29 июля, появилась публикация Вериного перевода с английского, русская версия стихотворения Эдгара Аллана По «Молчание», лаконичного образца поэзии в прозе. Верин По был опубликован на одной странице со стихотворением Сирина, написанным десятью днями раньше в Тулоне. «Песня» была очевидным воспоминанием о России, куда, по убеждению автора, они все-таки когда-нибудь вернутся, хотя к концу 1923 года для такой убежденности оставалось довольно мало оснований. В начале и конце стихотворения нарочитый и несколько тяжеловатый центр притяжения создает двусложное слово «вера».
В 1923 году Вера Слоним опубликовала еще три своих перевода — один в июле (в августе она уезжала из Берлина на каникулы) и два других в сентябре. Последний был переводом другой рапсодической, в библейском стиле притчи По «Тень», созвучной «Молчанию». Возможно, ее усердный труд диктовался финансовыми причинами в это лето — лето «шабаша» инфляции. Месячная подписная цена на «Руль», составлявшая в июле 100 000 марок, резко скакнула вверх в сентябре, когда еженедельник стоил уже 30 миллионов марок, а к началу декабря номер газеты продавался за 200 миллиардов. К тому времени крутившее «Руль» издательство «Ульштейн» было реквизировано, чтобы как-то выкрутиться с деньгами, уже почти обесцененными к моменту выхода номера. Стоимость проезда на трамвае от русского предместья в центр Берлина уже доходила до миллионов марок; за три месяца между первым свиданием Веры Слоним с Владимиром Набоковым и их новой встречей цена трамвайного билета выросла в семьсот раз. К тому моменту, когда кризис пошел на убыль и рейхсбанк снова стал печатать бумажные знаки на обеих сторонах банкноты, имя Веры Слоним навсегда исчезло с полос «Руля». Оно вообще больше не появлялось на печатных страницах, разве что на самой первой — когда муж посвящал ей очередную книгу.
