Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" - [13]

Услышав про Ахмеда, Кэно насторожился.

— Твой брат, — спросил он Киру, — он гордый человек?

— Очень. Орел видит своих лишь среди орлов, а воронов не замечает с высоты горных вершин.

— Ай, ловко сказано! — восхитился Джарек.

— Как же ты, детка, ввязалась в эту войну? — продолжал расспрашивать Кэно.

— Мой отец был оружейным бароном. Он участвовал в восстании исламских радикалов 1975 года, но оно было подавлено правительством. Мне с братьями приходилось тогда прятаться под массивным железным столом. Мы в шутку называли его «противобомбежным». В 1979 началась гражданская война. На этой войне погибли мои родители, мои братья. Отец общался с американцами довольно часто, так что я смогла овладеть английским и продолжить его дело в 1984 году, представившись именем своего покойного брата — Рашида Тараки. На тот момент ему было бы восемнадцать…

— Но тебе тогда ведь было всего пятнадцать лет? — Джарек, кажется, был шокирован.

— Здесь даже в десятилетнем возрасте дети умеют стрелять. Мне пришлось продавать оружие, чтобы сводить концы с концами.

— А деньги твоего отца? — спросил Кэно.

— От его состояния почти ничего не осталось. Я отдала деньги тем, кто здесь действительно в них нуждался. Все помогают повстанцам. Ведь это священная война. Я рада, что могу хоть чем-то помочь своим в этой войне.

Кэно молчал. Его поразили эти решительные слова. Таких мужественных и гордых, преданных своим убеждениям людей днем с огнем не сыщешь. Может, он встретил Киру не просто так…

— Так почему ты так испугалась нас, детка? — решил сменить тему анархист.

— А вы сами подумайте. Схватили меня, и вообще…

— Да я хотел поговорить с тобой, но ведь иначе ты не выдала бы нам свою сущность.

— А зачем поспорил с другом, что поцелуешь меня?

Кэно грустно улыбнулся.

— Просто захотел поцеловать тебя, детка. А что, понравилось?

Кира опустила глаза и прошептала:

— Да ничего… Просто это мой первый поцелуй. Я представляла себе его немного иначе… Но, кто знает, может, его могло вообще не быть никогда? Ведь я уже четыре года не Кира, а Рашид, и была бы им дальше…

— Но целуешься ты страстно.

Кира смутилась и отвернулась. Она пыталась вглядываться в лучи заката, но ничего не могла с собой поделать и слушала дыхание сидящего рядом террориста. Все молчали. Джарек клацнул зажигалкой и распалил костер.

— Так кто же вы? Расскажите о себе, — вдруг тихо попросила Кира, взглянув на озаренное закатом лицо Кэно.

— Анархисты, детка. Наш клан называется «Черный дракон». Свобода или смерть! — Кэно подкинул в костер несколько сухих веток. Пламя, потрескивая, взвилось ввысь. Искры обожгли его шершавые ладони.

— Так ведь анархия — это безвластие, а тебя, гляжу, лидером называют…

— Меня называют Кэно. А власти у нас нет. У нас свобода и авторитет. Но главное — это жить на свободе, прожигать эту жизнь, а не ограниченно существовать. Вот знаешь, детка: вороны живут по триста лет, а жрут при этом падаль, а орел живет всего тридцать лет, но питается свежей кровью. Мы — орлы.

Кира покачала головой:

— Ты тоже за словом в карман не лезешь. Но… Орлы рождаются только в горах.

— Ишь ты, какая гордая, черт возьми! — Кэно ухмыльнулся. — Не уж то всерьез веришь в это, детка?

Кира понуро опустила глаза в землю:

— Мой отец так говорил. А я его уважаю.

Кэно положил руку ей на плечо:

— Да брось, детка, не обижайся. Я знаю, что значит мнение наставника.

Он достал из кармана жилета крест на черном шнурке.

— Память о человеке, который научил меня всему, что я должен был знать. Мне подарил — будто чувствовал, что завтра его убьют. С тех пор стараюсь все время носить.

— И веришь?

— Я не признаю религию о всепрощении. Всю жизнь я был последним безбожником, а этот крест был лишь напоминанием…

— И все же, есть у тебя какая-то вера или нет?

— Не знаю. Единственный мой идол — свобода, более я ничему не поклоняюсь. Сама решай, считать это религией или нет…

— Лучше спрячь крест. Увидит кто — убьет.

Кэно тяжело вздохнул и сжал кулак. Скрестив на груди руки, он молча стал смотреть в одну точку. В его глазах, как и в душе, клубилась горькая грусть.

— И ночевать вы будете здесь?

— Да. К тебе-то не напросимся — чувствует моя душа.

— Выбор ваш. Надеюсь, вы знаете, чего вам это может стоить.

— Детка, не учи нас жить. Иди домой, а то уж совсем стемнело. Завтра поговорим.

Кира надела очки, взяла с земли свой рюкзак и автомат. Она уже собиралась идти, но что-то заставило ее в последний момент развернуться и провести рукой по плечу Кэно.

— Надеюсь, я найду вас, — с болью и надеждой в голосе прошептала она.

Костер из последних сил сопротивлялся наступающей тьме. Под обрывом, над которым он полыхал, велись боевые действия. Выстрелы и взрывы уже не раздражали слух анархистов. Скалы крепостью окружали их пристанище и небольшое местное поселение, на окраине которого стоял дом Киры. Кэно достал нож и начал строгать какую-то сухую ветку. Джарек закурил.

— А эта Кира весьма ничего, — проговорил он, выдыхая дым. — Нам бы в клан ее…

— Тебя послушаешь — так выходит, что каждую молодую хорошенькую девку надо брать в клан! Невозможно с тобой разговаривать — у тебя же одни телки на уме!