Венок для мертвой Офелии - [9]

– Какие глупости, – проворчала я. – Ты просто не представляешь, дорогая, как сейчас живется в нашем Тарасове! Пробки на дорогах. Летом – жара. Невыносимая! Зимой – гололед и полное отсутствие каких бы то ни было коммунальщиков. К твоему сведению, из нашего славного города народ бежит. В маленькие города или в большие, только бы подальше от родного города…

– Да ты что! – всплеснула руками моя подружка. – Я там уже так давно не была… Я вот помню, какой раньше город был уютный. Симпатичный такой… Шпили эти готические, домики такие – красивые… И наша маслобойня… Ой, Тань, ты ее помнишь? Самое красивое здание там было. И запах этот… жареных семечек и жмыха…

– Нет ее уже.

– Как?

Ольга вытаращила на меня глаза.

– Как – нет, Тань? Она ж первая в россии была… Это ж вроде памятник был! Исторический?

– Был, – вздохнула я. – Теперь там другой… памятник. Какой-то молл. То ли хэппи, то ли сити, то ли хреновый молл без маяка. В общем, очередная собачья будка, помогающая какому-нибудь бизнесмену опустошать наши с тобой карманы. А бизнесменам, как ты знаешь, чувство исторического и прекрасного по большей части чуждо.

Ольга загрустила.

– Ох, Тань… Неужели ничего от нашего Тарасова не осталось? А я его так помню и так люблю…

– Правильно, – хмыкнула я. – Поэтому и рвешься туда…

– Да я еще и скучаю, Тань, – вздохнув, призналась Ольга. – Так по всем скучаю… По тебе. Больше всех по тебе.

Я чуть не заплакала. Она это так искренне и так тоскливо сказала… Обнять ее захотелось. И так стало стыдно, что я искала предлог не ходить с ней на этот спектакль. Какая я свинья все-таки – для нее-то этот спектакль огромное событие. Ее любимая Аська. Которую она почти на руках вырастила своих… И гордится ею. Поэтому я сказала:

– И я по тебе скучаю очень. Ты даже представить не можешь, Оль, как.

Ольга обняла меня благодарно, но я прекрасно видела, что она мне не верит. Но я на самом деле по ним скучаю. По моему убеждению, в мире должны быть такие люди, как Ольга. Но – увы – почему-то как раз таких очень мало. В основном Костики попадаются…

Мы немного помолчали, думая каждая о своем. Первой нашу паузу нарушила Ольга:

– Тань, а давай к Кате сходим… Она приглашала. Так хочется на Аську посмотреть… Какая она стала. Актриса… Надо же… Была такая нескладуха, тощенькая, ножки-ручки – как палочки… Ты ее помнишь, Тань?

Я кивнула. Асю я помнила.

– Я ее помню. Она забавная была девица, похожа на Пеппи Длинныйчулок, только тихая и задумчивая. Как если бы Пеппи вдруг воспитывала мама, а не папа.

Оля засмеялась.

– А потом она вдруг стала красавицей, – продолжала она. – В один день, никто даже не понял, как она такой стала… Прямо как у Андерсена. Ну Витька с ума и сошел. Влюбился, Тань, так, что до сих пор, вон, Тайка страдает…

Она на минуту задумалась, лицо ее стало грустным, как будто она вспомнила о своем Костике или даже, может быть, о Славике. Потом она встряхнула головой, словно прогоняя дурные мысли и воспоминания, и спросила, глядя мне в глаза и улыбаясь:

– А ты Славика-то не встречала там в Тарасове, Тань?

– Нет, – покачала я головой. – Да и желания не было…

– А интересно ведь, Тань. Каким он стал-то…

Она так мечтательно смотрела вдаль, точно там этого Славика видела своего ненаглядного. И глаза у нее даже светлее стали.

– Думаю, что толстый. И лысый, – мрачно заметила я. – Знаешь, мужики как-то быстрее теряют свою красоту.

– Ну, так у них жизнь такая… Более спокойная, что ли. Вот они и расслабляются. – Она засмеялась. – Не знаю, к чему я вспомнила про Славика.

– Да просто так, – сказала я. – Я его тоже недавно вспоминала. Помнишь, как мы с тобой познакомились?

– И правда, хоть какой толк был от этого козла! – засмеялась заразительно Ольга. И я засмеялась вместе с ней.

Мы долго смеялись, затихали и вновь начинали хохотать. Как будто нам смешинки в рот попали. Обеим. Причем когда я представила эту смешинку, такого ма-а-аленького Славика, я снова расхохоталась. И Ольга вместе со мной.

Наконец мы успокоились.

– Ну так что, Танюш, сходим к тете Кате? – спросила Ольга, вытирая выступившие от смеха слезы на глазах.

Мне делать было нечего, а тетку бывшего Ольгиного мужа я помнила с прошлых наездов – она всегда была хлебосольной, приветливой и пекла замечательные пироги. С капустой и с рыбой, вспомнила я, и даже облизнулась.

– Пошли, – решительно поднялась я. – Мне тоже любопытно на Аську посмотреть… Да и по тете Кате я соскучилась.

Сказать, что в большей степени я скучаю по тети-Катиной снеди, я не решилась, но Ольга и сама догадалась.

– Вот увидишь, – заговорщически подмигнула мне она, – пирогов она точно напекла… Твоих любимых. Аська тоже эти пироги обожает…

Она быстро собралась, я даже не успела сообразить, что мы уже идем в гости. И буквально через несколько минут мы выходили из дома и тащили с собой Варьку, ворчавшую, что лучше бы мы ее оставили дома, в одиночестве досматривать ее любимые «убийства».

Мы двинулись по «набережной», как гордо называют это нелепое сооружение аборигены, вдоль узкой реки. На другом берегу высились прекрасные хоромы, особняки и трехэтажные коттеджи. Там, на левом берегу, жили «новые лопатниковцы». Те, кто, разжившись деньгами, решил, что пора уже и обустроить для себя приличный дворец, причем желательно в живописных местах, вдалеке от города. Заборы там были высокие, плотные, над ними возвышались огромные домины с решетками на окнах, и, надо сказать, богатая часть Лопатникова казалась нежилой. Насколько я знаю, местные подростки именовали эту часть поселка «фешенебельным кладбищем». Я подумала, что и в самом деле – очень точное выражение, эти дома напоминали мне отчего-то огромные склепы, могилы – впрочем, у них и могилы делались по этому же типу. Огромные, аляповатые, несуразные и страшные. Видимо, эта склонность к большим масштабам оставалась им присуща не только в смысле денежных накоплений.