Венок для мертвой Офелии - [23]

Мы выползли наружу. В коридоре было спокойнее, хотя так же пусто и нелюдимо, но хотя бы слышались голоса. Доносились они, впрочем, из странного места – кто-то тихо разговаривал наверху, почти возле двери на чердак.

Я прислушалась.

– …оставь меня в покое, все изменилось…

– …ничего не изменилось, и ты знаешь это, я хочу, чтобы ты была со мной…

– …а иначе?

– …а иначе сама знаешь, что я сделаю…

Тихий смех.

– Убьешь меня, что ли?

Тишина. Потом вдруг ответ:

– Да…

Мне показалось, что один из голосов принадлежал Асе.

– Слава богу, нашлась ваша Ася, – сказала я.

Ольга прислушалась. Услышав Аськин голос, она открыла рот, чтобы позвать ее. Я приложила палец к губам. Мне было интересно – почему эта парочка уединилась для выяснения отношений на чердаке? И кто этот человек, с кем Аська разбирается?

Потом я услышала быстрые шаги и инстинктивно втащила Ольгу в укромную темную нишу, имевшуюся между мужским и женским туалетами.

Мимо прошел Витька, сын нашей соседки. А затем мы увидели Асю. Она спустилась вниз, явно расстроенная, и прошла к себе в гримерную. Она даже не заметила нас. Мне показалось, что она плачет.

– Ася, – позвала ее Ольга.

Аська остановилась. Обернулась.

– Тетя Оля? – удивилась она. Посмотрела потом на нас – даже не посмотрела, скользнула взглядом рассеянно и равнодушно. Я даже испытала легкую обиду. Она же сама просила нас прийти. Я хотела ей сказать, что она очень хорошо сыграла Офелию. Она же просила оценить ее игру. А теперь ей явно было наплевать. Что ж, какой ей в самом деле интерес – она ведь далеко не такая наивная простушка, какой мне казалась. Поэтому я промолчала.

– Ась, мы тебя искали везде, – затараторила Ольга, словно и не обращая внимания на то, что Аська всем видом своим показывает, что мы сейчас тут лишние. – Катерина внизу осталась, волнуется очень… ты такая красавица, Ась, и играла так… До слез…

Аська равнодушно, отстраненно кивала, слушая Ольгину тираду, потом, ничего не сказав, открыла дверь в свою гримерку. И ушла.

Дверь закрылась, и мы услышали плач. Ольга подошла к двери, даже постучала, но что-то подсказывало мне, что наша Офелия нас сейчас не впустит. И будет права. Иногда человеку надо выплакаться одному.

Если бы я знала, как потом буду ругать себя за это мое дурацкое «понимание» чужой души! И за мою детскую обиду на нее. Может быть, если бы я осталась, настояла на своем, убедила бы девочку, что она – замечательная актриса, все сложилось бы по-другому! Или нет? Один мой приятель, фаталист, говорит, что все предопределено. И изменить линию скольжения (так он называет жизнь и судьбу) никто не может. Может быть, он и прав. Но ругать себя за свою глупость, совершенную тогда, в тот вечер, я буду до конца своих дней.

Остаток вечера мы провели как-то тихо и грустно. Было безумно жалко Катю, которая ушла домой от нас в слезах. Я проводила ее и выяснила, что Аськи дома еще нет. Это окончательно расстроило Катю, она совсем поникла. Я предложила ей пойти к нам, но, конечно, тетя Катя отказалась.

– Нет, Танечка, у Аськи ключей нету, а она вот-вот придет…

– Ну хотите, я с вами побуду, пока она не вернется? – предложила я.

– Да что ты, я не маленькая, – рассмеялась тетя Катя. – Сейчас чаю напьюсь и спать лягу… Да и Ася взрослая уже.

Я согласилась с ней. Ася – взрослая. С какой-то своей, очень странной жизнью, в которую она никого впускать не хочет.

Мне очень хотелось побыть с тетей Катей – мне было ее ужасно жалко. Иногда я думаю, что мы забываем, что наши матери не вечные, нам все кажется, что самое важное на земле – мы сами.

Обычно, когда понимаешь, что это не так, бывает уже поздно. Но вместо того чтобы посидеть с Катей и потом попытаться поговорить с Аськой, я согласилась с Катей. И вновь я ушла. Чтобы потом ругать себя за то, что бросила бедную Катю одну.

Но кто ж мог знать, что все так обернется? Вечер был тихий, теплый, я шла по улице, слушая тишину и пение лягушек на реке. Один раз покой мой был нарушен проехавшей мимо меня машиной, из окон которой неслась какая-то пошлая попсовая музыка. Женщина скверным голосом орала, что она – «дольчегаббана». Машина была крутая, я без труда опознала тачку Сергея Иваныча и немного удивилась, зачем ему раскатывать по нищей части селения поздним вечером? Но, подумав, что раз он тут ездит, значит, ему это надо, не стала особо заморачиваться. Дошла до дома, где Ольга пыталась вразумить дочь требованием немедленно лечь спать, а та вяло сопротивлялась: «Как это, спать залечь, когда Таня еще не пришла! Я ж волнуюсь, а вдруг маньяки?» Надо сказать, мое появление ребенок воспринял без энтузиазма, даже с некоторым разочарованием. Я подумала, что, если бы и в самом деле в тихом селении завелся маньяк и меня обнаружили бы бездыханной, задушенной или еще как-нибудь по-другому умерщвленной, ребенок был бы заинтригован куда больше, чем сейчас – моей скромной персоной.

– Ну вот, Таня пришла, – сурово заявила Ольга.

– Вижу, – кивнула Варька.

– Изволь спать ложиться, – резюмировала Ольга.

– А чаю попить? – захныкала Варя.

– Утром, – холодно заявила Ольга.

Варька уставилась на меня, ожидая помощи с моей стороны. Но я очень хотела лечь. Чаю же мне нисколько не хотелось. Я чувствовала себя усталой. Почему-то мне подумалось, что очень это правильно, что на свежем деревенском воздухе культурные мероприятия не очень часты, потому что это, если честно, куда утомительнее здесь, чем в городе.