Венок Альянса - [37]

– Ничего в этом нет страшного, - улыбнулся Шеридан, - ты высказала то, что было у тебя на сердце, потому что не могла не поделиться… Потому что мы ведь не чужие тебе. Откровенность, в горе или в радости, сближает и очищает. Тебе нечего стыдиться, что бы ни происходило в твоей семье более двадцати лет назад – это дело прошлого, а ты живёшь здесь и сейчас. Здесь и сейчас, где не имеет значения, сколько веток на твоём родословном древе, а имеет значение лишь, кто ты сама. К тому же, твой род мастерски отразил нападки клеветников и проявил мудрость, избавив тебя от союза с недостойным. Быть может, не всё безнадёжно в ваших отношениях? Ты ведь планируешь теперь поговорить с ним?

– Да. Я собираюсь сделать это сегодня, он обещал позвонить… я хотела бы просить вас присутствовать. Потому что вы, это правда, не чужие мне.

Когда состоялся сеанс связи с Центавром, Винтари встал поближе к Амине – чтоб её отец видел его, чтоб, если они там всё ещё колеблются – это тоже могло послужить аргументом… Кроме него и Шеридана, в комнате присутствовали зет Рикардо и Тжи’Тен.

– Моя дорогая дочь… - голос пожилого центаврианина был тих, но Винтари мог поклясться, что в нём не было ни раздражения, ни тем более презрения, а скорее усталость, - наконец я вижу тебя, хотя бы на экране… Я должен многое тебе сказать, и не знаю, смогу ли… Я готовился к этому разговору долго – и всё равно не чувствую себя готовым… Я должен признаться тебе, что я, всегда последовательный в своих решениях и поступках, здесь претерпел слишком много… метаний и сомнений, испытал слишком много противоречивых чувств. Когда ты сбежала… Первое время я просто злился. Твоя мать могла бы подтвердить, нечасто можно увидеть, как я мечусь по дому, кричу и топаю ногами, но тогда был именно такой случай. Я был разгневан – и потому решил не искать тебя. «Ну и пусть уходит из нашего дома эта недостойная! – сказал я, - пусть, если так мало ценно для неё всё то, что я ей дал, пропадёт там в неведомых краях, погубит свою жизнь… Не стану ей мешать!» После того, как злость схлынула, меня охватила тоска… Ты всегда была светом моей жизни, Амина. Цветком весны в осени моей жизни, отрадой моей старости. Не каждый отец бывает так счастлив, любуясь, как растёт его дочь, радуясь её красоте и талантам. Ты знаешь, в жизни для меня было лишь две цели – благо моего города и благо моей семьи. Моего большого гнезда и моего малого гнезда. Я не считал, что должен замахиваться на большее, решать судьбы, вести народ… Каждый должен делать своё дело, кто-то большое, кто-то малое. Но я не считал, что моё дело – забота о моём городе и о моей семье – это мало. Это те кирпичи, из которого строится благополучие всего мира, и качество каждого кирпича определяет качество стены. И охваченный тоской, я всё спрашивал себя, в чём же была моя ошибка, что я сделал неправильно, или чего не сделал, что ты так поступила… И признаюсь, моё согласие на твой брак с Данторией было продиктовано, в немалой степени, желанием, чтоб он нашёл и вернул тебя, чтобы мы наконец смогли поговорить. Это было недостойной слабостью с моей стороны – что я не хотел заниматься этим сам, не хотел отступить от своей гордости… Сейчас я думаю о том, что, говоря, что ты погубишь себя, едва сам не погубил тебя ещё вернее и хуже… Сейчас, моё дорогое дитя, я хотел бы послушать, как ты там, какова твоя жизнь вдали от родного дома.

Амина вышла вперёд, молитвенно стиснула руки на груди. Винтари заметил в её глазах слёзы – так она была взволнована.

– Отец, ты знаешь, мне всегда хотелось служить и быть полезной. Быть полезной родному дому, быть полезной Центавру… Такой ты меня родил и воспитал, и я не могу быть другой. Я не хочу, чтобы ты или кто-нибудь думал, что я ушла потому, что не хочу быть центаврианкой, что выбросила родину из моего сердца. Нет, другие, возможно, пусть так думают… но только не ты. Не бывало утра, когда бы я проснулась без мыслей о тебе и родном доме. Но иногда быть всего полезней можно, будучи вдали от родного дома. Мне повезло стать анлашок, членом организации, о которой во вселенной ходят восторженные легенды. Я горжусь тем, что я первая центаврианка в их рядах. Каждая похвала в мой адрес – это похвала и Центавру тоже, тебе, воспитавшему меня, земле, которая меня вскормила. Всё, что я приобретаю здесь – я приобретаю и для Центавра, для всего мира. Да, я не вышла замуж, как ты того хотел, огорчила тебя, нарушив твою волю… Поверь, мне так хотелось, чтоб ты однажды понял меня. Быть может, я и проявляю излишнюю амбициозность, не подобающую роду Джани, но мне было мало того, что мне могли дать там, я желала знаний, желала действий. И сейчас я хочу и дальше, как все эти два года, представлять наш мир в анлашок, и если однажды беда подойдёт к родному порогу – хочу быть в первых рядах тех, кто сможет дать отпор, защитить.

– Моё возлюбленное дитя… Нет, наверное, отца, который не был бы разгневан и огорчён, когда нарушают его отцовскую волю. Но нет, пожалуй, и такого отца, который не был бы горд за ребёнка, достигшего успеха. Проявившего настойчивость и волю. Я слышал, что служить в анлашок трудно… И я долго не хотел этого признавать, но я горжусь тобой. Конечно, мне хотелось бы видеть тебя здесь, дома, живущей по нашим правилам и традициям. Мне не хотелось бы слышать о своей дочери, что она ослушница и отступница… Но если мы делаем только то, что нам позволяется, в чём нам готовы помочь – велика ли наша доблесть, наша ли это доблесть? Ты поступила вопреки – и преуспела. Так может быть, ты и в самом деле будешь полезней там, будучи голосом нашего мира и примером того, насколько сильны и мужественны могут быть центавриане?