Венгрия за границами Венгрии - [28]
Впрочем, отличная память Розы мало кого волновала. Томо, который тоже наизусть знал эти страницы романа, пошел чесать языком, и о бормочущей Розе мы вспоминали, если фантазия заносила Томо слишком далеко, а, может, он представлял свою трактовку, свое видение. Как и Йонатан, который рассказывал об Андриче, опираясь на новое, дополненное издание Караулаца, друга Данило Киша. (Караулац был последним из могикан белградской интеллигенции, испытывавшей влияние сербского сюрреализма. В молодости Оливер написал рецензию на его первый роман «Кожа». Серьезное признание пришло к Караулацу после выхода книги «Раннее творчество Андрича», недавно вышло новое, дополненное издание — Йонатан только что начал экранизацию). Он был одним из самых тонких, деликатных и ранимых интеллигентов, которых я знаю, он страдал легкой формой туберкулеза и после покушения в Сараево попал в тюрьму, где все время читал «Или-или»[17] и после освобождения стал жить отшельником, обратился к эпическому жанру, потом был первоклассным дипломатом в Мадриде, Риме, Берлине, во время бомбардировок Белграда создал, не выходя из квартиры, три великих романа на языке столь мягком и тонком, что можно, как кожей косули, протирать дорогие очки.
Может, бедный Б.О. (40 лет) должен был ублажать и Лили, и Лазо? — спросил Томо. С инструментом, как у осла, заметил кто-то, это не так уж сложно, до поры, до времени. Лазар, наверняка, так ловко подставлял зад, что Б.О. (40 лет) не чувствовал разницы или разбирал, что к чему, слишком поздно. Лили наверняка любила, чтобы во время секса он выходил из нее, брала член в руку, ласкала, сильнее распаляла его и снова впускала. Правда, не в себя, а в задницу Лазо. Тут черт ногу сломит, настоящий Лаокоон с сыновьями: сплетение тел и длинная, приговоренная к отсечению главы змея в руках…
Цитаты из Андрича, не говоря о беломраморном Лаокооне, были перебором, слишком много для нашей статейки, продолжать разговор стало невыносимо, Саниттер сказал Мишу: перемудрили вы с этим сексом, не могло быть такого (Розу многие видели всего во второй раз, из любопытства многие заявились в дом без приглашения) — не удивительно, что народ стал выходить во двор и разбредаться по комнатам.
Да, сказала журналисту Лили, Б.О. (40 лет) заходил к ней в комнату и склонял к соитию. Вложил член ей в руку, но она его к себе не подпустила. Аккуратно отодвинула. Потом, уже ночью, Лазо встал с постели — откуда, из какой постели? — чтобы закрыть окно в соседней комнате — неподалеку шла дискотека и стоял шум. Тогда он увидел Б.О. (40 лет) в луже крови. Они сразу подняли тревогу, вызвали полицию, «скорую» и, вероятно, газетчиков. С тех пор они Б.О. (40 лет), которого оба любят всей душой, не видели — их не подпускают его родители и куда-то его спрятали. Говорят, у матери Б.О. (40 лет) в отделении психиатрии был со Звездицей неприятный разговор.
Эта история широко освещалась в прессе. Интересно, что на нее обратил внимание белградский бомонд, фашиствующее крыло во главе с длинноносой дочкой всемирно знаменитого шахматного комментатора «Политики» Виявицей, которая сразу позвонила Лили и сказала, что чувствует ее своим альтер-эго! Хотя из слов Виявицы выходило, будто Лили отсекла половой орган Б.О. (40 лет) одной из сабель сербских героев. Лили тут же с помпой пригласили в Белград, организовали показ коллекции, режиссером и помощником при его-то женственности, конечно, выступил Лазо. Именно этого они так хотели, об этом мечтали всю жизнь. Думаю, без этого скандала они бы с голоду умерли, Лазару не на что было бы покупать наркоту. Б.О. (40 лет) со своей неудачной кастрацией их просто спас. Иногда Лили даже называла его Абеляром, хотя себе вряд ли отводила роль Элоизы.
Во второй раз я прочитал статью, все еще пребывая в смятении и имея грешок на душе, как сказал бы Йонатан, к этому моменту наш «Песчаный замок» опустел, и даже Роза уехала в Нови-Сад. С лупой, протертой кожей косули, я приступил к изучению коллекции раковин на комоде. Сколько вывернутых наизнанку, раскрытых (izvadjena) вагин (picka). Складывая руки, пусть не для молитвы, я ощущаю их ладонями. Значит, она, все-таки, вынула (izvadila) ее, свою вагину (pičku) и положила мне в руку в обмен на мой отсеченный, кастрированный, окровавленный и брызгающий кровью пенис.
Я, конечно же, вернулся к Абеляру и Элоизе, что может быть естественней. Вернулся, потому что бывал на кладбище Пер-Лашез с Йожефом Надем и другими сотни раз: мы изучали, фотографировали, зачастую начиная путь как раз от них и дальше — к Виктору Нуару, нас мало волновало целое — только детали, именно из них мы воссоздавали Пер-Лашез — просто для себя.
Обычно я обращаюсь к философскому словарю Грлича и «Истории западной философии» Рассела, потому что две эти книги стоят рядом. Кое-что освежаю в памяти. Согласно Грличу, с которым не могу не согласиться, Абеляр был первым концептуалистом. Книга Рассела, как всегда, захватывает, стоит взять ее в руки. Философия Абеляра — пишет Рассел — это критический анализ, преимущественно лингвистический. Что касается универсалий, иначе говоря, того, что может утверждаться о многих различных вещах, то Абеляр считает, что мы утверждаем не о вещи, а о слове… Однако, возражая Росцелину, Абеляр указывает, что flatus vocis есть вещь; поэтому мы утверждаем не о слове как физическом явлении, а о слове как значении… Однако точка сходства между двумя сходными вещами сама по себе не есть вещь, в этом состоит заблуждение реализма. Абеляр высказывает некоторые мысли, проникнутые даже ещё большей враждебностью к реализму, например, что общие понятия не имеют основания в природе вещей, а являются их искаженными образами. Тем не менее, Абеляр не отвергает в целом платоновские идеи: они существуют в божественном уме как образцы для творения; фактически — они «концепции» Бога. Все эти мысли — говорит Рассел — несомненно, весьма талантливы, независимо от того, верны они или ошибочны. Самые современные обсуждения проблемы универсалий оказались не намного более плодотворными по своим результатам.
