Венера - [41]

Интересно, как это соотносится с теорией Гринбаума о предстоящем сдвиге тектонических плит по всей поверхности планеты, который неотвратимо приведет к взрыву? Ведь, судя по мельчайшим следам испарений, где-то должна присутствовать вулканическая активность, выпускающая внутренний жар планеты в атмосферу.

- Надо спуститься ниже,- убежденно говорила Маргарита.- Там должны быть жизненные формы.- Она говорила это, убеждая не только меня, но и себя.- Ультрафиолетовый поглотитель не может проникнуть так глубоко.

Меня по-прежнему не оставляла мысль о вулканах.

- Мы более века смотрим на Венеру, наблюдаем ее в небесах. И до сих пор никто не заметил следов вулканической активности. Из всех космических кораблей и автоматических роботов, что удавалось вывести на орбиту и опустить на поверхность, ни один не зарегистрировал вулканического извержения.

- А чего ты ожидал? - фыркнула Маргарита.- Подумаешь, послали жалкий десяток роботов…

- Несколько десятков…

- Ну, несколько жалких десятков роботов. Причем на венерианской орбите. Совсем немногие из них достигли поверхности планеты. Мы даже не знали о том, какую опасность представляет собой поверхность Венеры.

Я вынужден был согласиться.

- И все же, если профессор Гринбаум прав и здесь не так уж много вулканической активности… Боюсь, мы садимся на бомбу.

- Может, мы еще застанем это великолепное зрелище,- сказала Маргарита.- Будет классный фейерверк?

Она так пылала энтузиазмом, что я вспомнил древнюю китайскую поговорку: будь осторожен со своими желаниями; они могут исполниться.

* * *

Фукс по-прежнему беспокоил меня. По всей видимости, он так же, как мы, блуждал где-то в облаках. Однако, помимо координат, я не имел о нем никаких сведений от МКА. По вполне понятной причине: он не давал никакой информации в эфир, не считая маяка слежения и стандартных телеметрических данных, которые показывали, что его основные системы в полном порядке. Когда я попытался получить сведения о конструкции его корабля и о его сенсорных системах, мне было отказано. «Люцифер» - его корабль, своеобразной, непонятной конструкции, построенный в глубоком мраке Пояса астероидов, оборудованный согласно своей спецификации. Фукс отчитался перед МКА по минимуму и распространяться о себе не желал.

Единственный предмет, которому я мог предаваться в эти первые дни полета (или плавания),- это создание карты сверхротации ветра. То есть вычерчивая наши воздушные заоблачные трассы. Определяя наше положение по инерционной навигационной системе корабля, я смог определить закономерности, согласно которым ветра крутились над планетой, нечто вроде синоптической карты воздушной турбулентности. Каждый раз, как нас швырял в сторону порыв ветра и я едва успевал ухватиться за поручень, а мой желудок подбирался к горлу, собирая в путь все, что в нем накопилось,- так вот, каждый раз я успокаивал себя тем, что приношу хоть какую-то пользу, собираю нужные данные. Разбиться всмятку при исполнении служебного долга все-таки несколько легче, чем сделать то же самое на досуге.

Колыбель ветров осталась наверху, там, где лучи Солнца касались атмосферы. Венера вращалась так медленно, что участок планеты, обращенный к солнцу, перегревался и буквально взрывался жаром. Атмосфера срывалась с места в едином порыве, смещая все потоки - облачный пояс планеты. Я замерил скорость ветра. Она составляла почти четыреста километров в час, так что мы ставили рекорд скорости для дирижабля. Представьте дирижабль, летящий со скоростью хотя бы триста километров в час, и вы поймете, о чем я говорю.

А глубоко внизу, где атмосфера становилась плотнее - и настолько же жарче, ветра замирали до полного штиля. При давлении, подобном океаническому, или больше не может существовать никакого ветра, только медленное колыхание плотной среды.

По крайней мере, такова в теории карта ветров Венеры.

Моя карта сверхротаций была готова и доведена до совершенства лишь через несколько дней, и я с гордостью мог признать за собой обширный вклад в венерологию. Пока я пытался свести данные воедино, пытаясь занизить высоту слоев, пытался выяснить, насколько глубоко проникают ветра в атмосферный слой, компьютерную программу, очевидно, «заглючило». Это первое, что пришло в голову, когда я взглянул на экран.

Я закодировал карту разными цветами, каждый из которых показывал свою скорость ветра. И вот они, потоки, вырывались из перегретого со стороны Солнца полушария оттенками голубого и зеленого.

В очках виртуальной реальности я наблюдал все это безобразие в трехмерной проекции. Вот эта проклятая помеха. Или это сбой вращения? Какая-то красная полоса протянулась в пяти километрах под нами. Красный цвет по идее должен означать еще более высокую скорость ветра, но я понимал, что это абсурд. Скорость ветра должна идти на убыль при снижении, а вовсе не наоборот. Что-то неладное с программой.

Я рассказал о случившемся Дюшамп и Родригесу, когда мы решали на встрече о порядке посадки на поверхность.

Наше заседание проходило в пузыре-обсерватории, единственном месте, где можно было разместиться достаточно комфортабельно, даже втроем или вчетвером. Мы с Дюшамп сидели бок о бок, отвернувшись от надоевшего пейзажа в иллюминаторах. Родригес присел на пол перед нами.