Венера - [2]

- Сюда! - рыженькая снова напомнила о себе, дергая меня за рукав пуловера. Потом она хихикнула и сказала: - Ну, не будь же таким букой!

- А где Мартин Хамфрис? - мне приходилось перекрикивать шум карнавала.

Она заморгала глазами, накрашенными тенями с изумрудными блестками:

- Хамф? Именинничек? - Нерешительно повернувшись к толпе и махнув рукой, как в пустоту, она прокричала: - Он где-то тут. Это он устроил вечеринку. Ты, наверное, в курсе?

- Хамф - мой отец,- ответил я, радуясь удивлению, вспыхнувшему на ее лице.

Продираться сквозь толпу оказалось делом нелегким. Кругом ни одного знакомого лица. И пока я проталкивался и пропихивался в этом человеческом месиве, повидле, я задумался о том, знаком ли моему папаше хоть кто-нибудь из гостей. Вероятно, толпу наняли в честь торжественного случая, как в киномассовке. По крайней мере, рыженькая относилась как раз к этому типу «гостей».

Отец знал, что я не переношу столпотворения, и все же зазвал меня сюда, заставил окунуться в это столпотворение. Как это похоже на моего дражайшего папочку. Я пытался увернуться от участия в празднике: от шума, запахов духов и табака и наркотиков, от липкого пота спрессованных тел. У меня дрожали колени, я с трудом преодолевал тошноту - желудок скручивали спазмы.

Терпеть не могу такой обстановки. Для меня все это - слишком. Я бы давно упал в обморок, но здесь даже яблоку негде упасть. Однако, что ни говори, самочувствие мое не улучшалось от осознания того, что вечеринку мне придется провести на ногах.

Очутившись где-то посреди этого столпотворения, я остановился и зажмурился. Перед прилунением я вколол себе транквилизатор, но теперь почувствовал, что мне необходим еще один такой укол, причем немедленно.

Осторожно открыв один глаз, я осмотрелся в поисках ближайшего выхода из этой круговерти и сутолоки. И тут я увидел папашу. В колышущейся толпе завсегдатаев вечеринок я разглядел моего драгоценного папулю. Точно древнеримский император, почтивший присутствием одну из оргий, он восседал на возвышении в дальнем конце зала. Сходство с императором довершала ниспадающая тога алого шелка и две дамы по бокам, поддерживающие его.

Мой отец. Сегодня ему исполнилось сто лет. Мартину Хамфрису с виду нельзя было дать больше сорока: волосы его казались по-прежнему черны, черты лица не исказили морщины. Но глаза - его глаза изменились. Они сверкали от возбуждения. Мой папаша не пропустил ни одной возможности омолодиться, включая запрещенные законом на-нотехнологии. Он хотел навечно остаться молодым. Думаю, это ему удалось. Он всегда получал то, к чему стремился. Но стоило лишь раз взглянуть ему в глаза - и видно было, что ему уже исполнилось сто лет.

Вот он заметил, как я пробиваюсь сквозь толпу гостей,- на миг его холодные серые глаза остановились на мне. Затем он отвернулся, и на его искусственно моложавое лицо набежала едва заметная туча.

«Ты же сам хотел, чтобы я появился на этом карнавале,- сказал я ему одними губами.- Так что, нравится тебе или нет, но вот он я».

Но папаша больше не обращал внимания на меня, пока я не добрался до него. Я уже задыхался, в легких чувствовалась резь. А шприцы с ампулами я, как назло, оставил в гостиничном номере. Когда я наконец достиг подножия возвышения, где восседал отец, я вцепился в бархатные канаты, натянутые вокруг помоста, хватая воздух, как рыба, выкинутая на песок. И тут я вдруг понял, что грохот музыки смолк, стал приглушенным, бубнящим.

- Шумоблокировка,- объяснил отец, взглянув на меня с презрительной ухмылкой.- Ну и дурацкий у тебя вид.

Никаких ступенек, ведущих на платформу, не было, да и у меня не оставалось сил вскарабкаться наверх.

Но вот отец взмахнул рукой, и две девушки вспорхнули, устремившись в толпу, с которой, видимо, давно жаждали слиться. Я понял, что это - две совсем еще юные девчонки, для которых дискотека - самое главное.

- Хочешь такую? - с кривой усмешкой спросил отец.- Впрочем, можешь взять и двух, только скажи.

Я пропустил его слова мимо ушей. Просто вцепился в канаты, перебираясь поближе к отцу.

- Бога ради, Рунт, не надо так сопеть. Ты похож на камбалу, выкинутую на пляж.

- Рад видеть тебя, папа,- с трудом произнес я, пытаясь выпрямиться.

- Тебе нравится вечеринка?

- Сам знаешь.

- Так зачем ты пришел сюда, Рунт?

- Твой адвокат сказал, что иначе ты урежешь мне стипендию.

- Ах, твое содержание,- презрительно фыркнул он.

- Я отрабатываю эти деньги.

- Игрою в большого ученого. Вот твой брат считался настоящим ученым.

Да, но Алекса уже не было среди нас. Это случилось почти два года назад, но рана оставалась по-прежнему свежей и жгучей.

Всю жизнь, насколько я себя помню, отец смеялся надо мной и никогда не принимал меня всерьез. Алекс слыл его любимчиком, его первенцем, гордостью и отрадой отца. Алекса воспитывали как преемника - он должен был принять бразды правления Хамфрисовскими Космическими Системами, если отец решит отойти от дел. Алекс обладал всем, чего недоставало мне: рост, атлетическое сложение, проворство, ловкость и красота, блестящее образование, задатки повесы и кутилы,- словом, каким и должен быть настоящий аристократ. Я никоим образом не шел с ним в сравнение: с рождения болезненный ребенок, к тому же замкнутый и неразговорчивый. Мать умерла при родах, и отец мне никогда этого не простил.