Венеция зимой - [7]

— Милая, — воскликнул он с раздражением, — ты ведь видела Ивонну всего две минуты, даже не разговаривала с ней. Как ты можешь судить о моей жене? Чтобы знать кого-либо, надо жить с ним бок о бок каждый день! Как же ты наивна!

Лежав постели и слушая, как стучит по ставням дождь, Элен вспоминала все подробности этой встречи, даже очень простое платье цвета лаванды, которое было на жене Андре.

Несколько дней Элен избегала выходить на улицу, ссылаясь на плохую погоду. Затяжные дожди наплывали со стороны моря и затопляли город. На самом же деле затворничество Элен объяснялось полной апатией и неотвязными мыслями, не оставлявшими ее и по ночам. В трагедии Ивонны Меррест она винила себя, считая, что поступала по отношению к ней «низко». Вскоре Элен постаралась взять себя в руки, стала помогать Амалии по хозяйству и начала много читать, чему способствовала необыкновенно богатая библиотека Карло. Порой она вдруг бросала свои занятия, подолгу стояла у окна, глядя на проходящий за домом узкий канал, на его гладь, выщербленную каплями дождя. Время от времени по каналу проходила лодка, оставляя короткий след на воде. Понемногу воспоминание об Андре стиралось, уходило в прошлое, не потому, что Элен намеренно пыталась забыть о нем, а потому, что время излечивает раны.

Однажды утром она внимательнее обычного посмотрела на себя в зеркало и огорчилась, увидев бледное лицо, потухшие глаза. Марта в конце концов забеспокоилась из-за того, что Элен так плохо выглядит, и предложила ей лекарства, которые та стала послушно принимать. Марта никогда не говорила с племянницей ни об Андре, ни о его жене, убежденная в том, что это еще больше огорчит Элен и что во всяком случае такой разговор был бы ей неприятен. Когда Марта приходила в комнату племянницы, всегда в своем алом халате, их разговоры наедине касались только домашних дел.

Потом плохая погода прошла, однако небо все ещё было в тучах, сквозь которые пробивались светлые лучи. Они наискосок проникали в дом, рисовали на стене библиотеки большую птицу с распростертыми крыльями, словно звавшую Элен выйти, побродить по улицам. Внизу по каналу проплывали гондолы, их теперь стало больше; голоса гондольеров, звонко отражаясь от стен этих водяных коридоров, напоминали о кипучей жизни и будили мысли о том, что согласие между внешним миром и человеческим сердцем возможно.

Элен сказала Марте:

— Надо бы сходить в парикмахерскую.

— Превосходная мысль.

— И заняться поисками работы.

Марта долго смотрела на племянницу, выпрямившись в своем алом, как кровь, халате.

— Как ты думаешь, можно найти работу?

— Не знаю, — сказала Марта. — Спроси у Карло. Но лучше бы тебе отдохнуть еще немного. К чему торопиться?

Элен не решилась ей сказать, что, как только устроится, сразу начнет подыскивать и собственное жилье. Ей не хотелось спорить с тетей, она немного подождет, но от своих планов не откажется. В этот день к ней словно вернулась какая-то энергия, ей казалось, она похожа на актрису, которая после спектакля сразу простилась с ролью, вновь стала сама собой, обрела свои мысли, вернулась в собственную жизнь, независимую от чужой судьбы.

Вечером Элен спросила Карло, не поможет ли он ей поступить куда-нибудь на службу. Он не удивился, но сказал, что в связи с безработицей, да еще в мертвый сезон, ей будет трудно устроиться в Венеции на полный день. «В Местре — другое дело». Но все-таки обнадежил: на несколько месяцев у него в банке освободится место одно, из сотрудниц, которая в марте уйдет в отпуск по беременности. А там посмотрим.

Перед отъездом из Парижа Элен взяла из банка все свои сбережения. Сумма, конечно, небольшая, но на нее все же можно прожить несколько недель, не обременяя дядю с тетей. После парикмахерской она зашла в редакцию местной газеты и поместила объявление о том, что дает уроки английского и французского языков. Старая дама, принявшая объявление, подозрительно посмотрела на нее поверх очков. У старухи был большой, красный от насморка нос. Наверное, она приняла Элен за одну из многих экстравагантных иностранок, надоевших любовнику и брошенных здесь, в зимней Венеции.

Ожидая ответа на свое объявление, Элен снова стала днем подолгу гулять, бродила по узким улочкам, заходила в церковь. И порой во время этих прогулок она мыслями опять возвращалась к Ивонне Меррест, и тогда ее снова охватывала тоска.

Часто Элен с интересом разглядывала дома, где ей хотелось снять комнату, в некоторые заходила, вызывая живое любопытство обитателей.

Однажды дверь ей открыла женщина неопределенного возраста, вся в черном, такая худая, что под кожей лица проступал череп. Это создавало довольно пугающее впечатление, тем более что глаза ее, в глубоких глазницах, смотрели словно настороженные зверьки.

Женщина показала Элен комнаты, обставленные темной мебелью. В спальне стояла огромная железная кровать, украшенная медными шарами, и шкаф с трехстворчатым зеркалом, в котором Элен увидела себя в сером английском костюме, с сумкой под мышкой, в шляпе, кокетливо надетой чуть набок.

— Вы француженка? — разочарованно спросила женщина.

— Да.

— Из Парижа?