Венецианский альбом - [102]

Боль усилилась, заставляя меня вскрикивать. По ногам потекло что-то теплое. Вернувшаяся Франческа бросила на меня единственный взгляд и воскликнула:

— Мадонна, ребеночек-то почти вылез. Будем надеяться, что этот дурачок-доктор успеет вовремя. А если нет, — тут она похлопала меня по руке, — а если нет, ты, деточка, не тревожься. Я уже помогала роды принимать. Все будет хорошо. — Она ушла кипятить воду и вернулась с влажным полотенцем, которое положила мне на лоб.

Через несколько часов у меня начались потуги. Я ничего не могла с собой поделать и стала кричать. Стала звать Лео. А потом Франческа вдруг ринулась вперед, чтобы подхватить младенца, появившегося на свет в потоке жидкости.

— Да ты счастливица, — заявила она, — до чего у тебя легко первые роды прошли. Давай-ка поглядим, кто тут у нас.

Я наблюдала, как она заворачивает в полотенце что-то красное, и разглядела взметнувшийся кулачок, когда дитя издало громкий крик.

— Хорошие легкие, — похвалила Франческа, — мальчишечка здоровый.

Будущий граф Да Росси, подумала я. Лео будет рад. Франческа отнесла младенца к раковине и теперь обмывала его, а он не переставая кричал. Потом она подошла с ним ко мне.

— Вот, познакомься с сыночком, — сказала она и положила ребенка мне на руки. Он перестал плакать. Маленький, идеально сформированный человечек уставился на меня темными серьезными глазками, все еще пытаясь понять, где это он очутился.

— К груди приложи, — велела Франческа, расстегивая мою ночную рубашку спереди, — тогда и послед отойдет быстрее, и он сосать начнет сразу.

Она поудобнее пристроила младенца, который немедленно впился губами в грудь и принялся отчаянно сосать, не сводя с меня взгляд своих немигающих глазок. Я была совершенно не готова к навалившимся на меня чувствам, и вместе с ними пришла всепоглощающая мысль: я никогда не смогу с ним расстаться.

Глава 37

Джулиет. Венеция, 3 мая 1940 года

Вскоре приехал врач, осмотрел меня и, перед тем как уехать, заявил, что с нами обоими все в порядке. Франческа сделала мне молоко с бренди, и я, должно быть, заснула, потому что, когда открыла глаза, увидела Лео, который с огромной нежностью смотрел на меня.

— У нас чудесный сын, — сказал он. — Что я тебе говорил? От нас, мужчин Да Росси, всегда рождаются чудесные сыновья. Как мы его назовем? Леонардо в мою честь? Бруно в честь моего отца?

— Господи, только не это, — запротестовала я. — Кота моей квартирной хозяйки тоже звали Бруно.

Лео невольно засмеялся.

— Тогда, может, в честь твоего отца?

— Моего отца звали Уилфред. Не могу представить более ужасного имени. — Я повернулась к младенцу, лежавшему в колыбельке, которую передала дочь Франчески. Он мирно спал, длинные реснички лежали на пухлых щеках. — Он похож на маленького ангелочка, — сказала я, на одного из херувимчиков с полотен эпохи Возрождения.

— Тогда, может, ты хочешь назвать его Анджело?

Я встретилась с Лео взглядом и кивнула.

— Анджело. Мой маленький ангел. Идеально.

— Значит, я внесу это имя в документы об усыновлении. Они уже готовы.

Я села.

— Лео, ты не можешь забрать его прямо сейчас. Я еще не готова с ним расстаться.

Он опустился рядом со мной на краешек кровати.

— Но, кара, ты должна отправиться домой, как только достаточно окрепнешь, а то может оказаться слишком поздно. И взять его с собой тебе нельзя. Лучше дай я заберу его прямо сейчас, пока ты не слишком к нему привязалась. Я уже нашел кормилицу, приготовил детскую. Он будет в хороших руках.

Я неистово замотала головой.

— Прости, но я не могу его вот так просто взять и отдать. Я уже люблю его. Он — мое дитя. Я только что дала ему жизнь… Носила его в себе. Я хочу, чтобы он остался со мной хотя бы до тех пор, пока не придет время отлучать его от груди. Франческа говорит, что материнское молоко защищает от болезней. Разреши мне это.

Я видела, как он борется с собой, пытаясь принять эту мысль.

— Кара миа, ты понимаешь, что, когда немцы ударят по Франции, ты можешь надолго оказаться здесь в ловушке?

— Так ли это ужасно? Я смогу растить своего сына.

— Ты должна понять, что, пока я не усыновлю его официально, у него не будет никаких документов и никаких прав. Не будет удостоверения личности, а оно скоро станет важным. Нам велели постоянно носить их при себе. Правительство уже поговаривает о продовольственных карточках, а ты не гражданка, и поэтому тебе их не полагается. И что будет дальше? Ну, проживет он с тобой два года, может, даже три. Ты же все равно не сможешь забрать его в Англию, ведь так? И как тебе его растить? Я могу устроить его судьбу, и ты это знаешь.

Но я не знала этого и знать не хотела.

— Давай не будем пока заглядывать так далеко, — сказала я. — Пусть он будет у меня, пока я кормлю, а потом уж заберешь.

— Хорошо, — после долгих колебаний согласился Лео, — если тебе так сильно этого хочется. Я должен сделать для тебя хотя бы это. Распоряжусь, чтобы необходимые вещи из детской пока что прислали сюда.

— Я так понимаю, ты рассказал обо всем Бьянке? Что она сказала про детскую, которая вдруг появилась у нее в доме? И о непонятном ребенке?

Лео коротко криво улыбнулся.

— Она сказала: «Если мне не придется заниматься твоим отродьем, почему нет? Во всяком случае, ты получишь себе драгоценного сына-наследника, а я смогу жить своей жизнью». — Он помолчал. — Я же говорил, у нее нет материнского инстинкта.