Венец желаний - [17]

— Рейнер, она дышит! Слава Богу! — крикнул Анри, и Рейнер. словно сразу лишившись всех сил, упал на колени и обнял девушку. Он то благодарил Бога за ее спасение, то хвалил своего храброго пса, то осыпал поцелуями ее холодное лицо.

Алуетт закашлялась И очнулась, а очнувшись сразу же услыхала его голос, звавший ее:

— Алуетт! Алуетт! Любовь моя! О, Боже, Боже мой! Очнись, моя любовь, открой глазки!

Она почувствовала, что он крепко прижимает ее к себе и оба они совсем мокрые.

— Рейнер? — прошептала она, еще ничего не понимая, забыв и о воде, о холоде. Может, это сон?

— Любовь моя, я уже думал, что потерял тебя! Я думал, что ты утонула и я больше никогда не смогу сказать тебе, как сильно я… О, Алуетт!

Горячие губы прижались к ее губам и поцеловали их так, что она чуть не задохнулась от радости и наслаждения и задрожала всем телом. Она все вспомнила. И как разрушился мост, и как она испугалась, и как ей не хотелось умирать, не сказав о своей любви мужчине, который сейчас целовал ее. Она обняла его за шею, догладила по волосам и с такой простотой и естественностью раскрыла ему навстречу губы, словно делала это не в первый раз в жизни.

Слепая, она легко поверила, что они одни на всем свете, когда он ласкал ее волосы, щеки… Рейнер оторвался от ее губ, и ей стало грустно, но она услыхала, как он прошептал:

— Алуетт, я люблю тебя! Я люблю тебя!

И опять его губы прижались к ее губам. Она почувствовала, как напряглись ее груди, как будто он уже коснулся их, и, не веря себе, призналась, что ей хочется чувствовать его руки.

— Пожалуйста, Рейнер… — шепнула она и замолчала, не зная, как попросить его об этом. И вообще, должна ли девушка просить, или мужчина сам знает, когда твердеют ее соски и жаждут ласки?

Он знал. Ее мокрое платье заслоняло их ото всех, словно щитом, и он нашел ее грудь, взял длинными чуткими пальцами затвердевший, как камень, сосок, и она застонала от наслаждения.

— Алуетт, любимая Алуетт, теперь ты понимаешь, что тебе не надо в монастырь, что ты любишь меня? Ты моя, Алуетт, и я хочу, чтобы ты стала моей…

— Госпожа! Госпожа! Спасибо Святой Бландине за то, что она спасла вас от смерти и вернула к служению Господу! Это будет наше благодарственное паломничество. Мы положим венок из лилий на Святую могилу в Иерусалиме! — трещала Эрменгарда, сумевшая наконец-то подняться на ноги, чтобы увидеть свою юную госпожу в объятиях английского дьявола.

На Алуетт словно снова вылили ушат холодной воды. Она вырвалась из объятий Рейнера и виновато подумала, что даже не вспомнила о своей камеристке.

— Спасибо нашей Владычице, что ты тоже спаслась, Эрменгарда.

«Алуетт похожа на напроказившую девчонку», — с раздражением подумал Рейнер, проклиная и старуху и себя за то, что спас ее.

Король Филипп, переправившись через Рону, немедленно поскакал в Лион, чтобы захватить там лучшие дома для французов, поэтому он ничего не знал о несчастье, которое стоило жизни трем английским солдатам и остановило движение английской армии. Однако едва прибыл гонец, он сразу же подумал об Алуетт.

Филипп ждал у ворот епископского дворца и видел, как Рейнер де Уинслейд привез Алуетт на своем коне и она прижималась к его груди. Камеристка ехала на муле, который кричал от страха, когда приближался к коню, пинавшему его копытом. По другую сторону могучего коня весело бежал огромный волк, любимец проклятого англичанина.

Филипп рванулся к ним, думая лишь о том, чтобы вырвать Алуетт из рук рыцаря и унести ее по дальше от него, но вынужден был остановиться из-за угрожающего рычания пса. Он посмотрел на оскаленные клыки, потом померился взглядами с Рейнером и незаметно усмехнулся. Будь он проклят, если попросит англичанина убрать собаку.

— Отнесите ее в дом, милорд, — холодно сказал Филипп. — Леди Алуетт, вас ждет теплая постель.

Рейнер, поражаясь невесомости Алуетт, несмотря на намокшие одежды, вместе с ней поднялся на третий этаж епископского дома и вошел в прекрасно освещенную комнату, говорившую вовсе не об аскетических вкусах хозяина. Пол был устлан восточным ковром с малиновым и золотым переплетением. Над кроватью висел полог из алого бархата, на ней лежало одеяло из мягчайшей шерсти, из-под которого выглядывали снежно-белые полотняные простыни.

Рейнер усадил Алуетт в стоявшее рядом с кроватью кресло. Тотчас появилась Эрменгарда, которая, забыв о себе, начала хлопотать вокруг хозяйки. Первым делом она послала пажа за горячей водой и за одеялами, потому что все вещи Алуетт лежали на дне реки.

По дороге в Лион из-за ядовитой близости камеристки Рейнер не произнес ни слова о том, что лежало у него на сердце. Да и потом не было никакой возможности это сделать, ибо он видел, что Филипп Капет с нетерпением ждет, когда он покинет комнату, чтобы выпроводить его из дома.

— Леди Алуетт, если мы не увидимся до ухода французской армии, я очень надеюсь на встречу с вами в Сицилии, — произнес Рейнер, осторожно подбирая слова и чувствуя, как Филипп сверлит взглядом его спину. Он хотел сказать ей много больше этого, но не смел в присутствии ее королевского родственника.

В жемчужно-ясных голубых глазах Алуетт Рейнер заметил блеснувшую слезу, когда она подалась к нему, стоявшему возле нее на коленях.