Конан зажег факелы.
– Нужно, чтобы твои глаза привыкли к темноте, хотя бы немного, – заметил киммериец. – Факелы не столько рассеивают тьму, сколько сгущают ее. Но огонь нам необходим. Он – мощное оружие, особенно в битве с нежитью… Тише.
Он перебил сам себя и замолчал, подняв руку. Илькавар, следуя этому призыву, замер и прислушался. Но сколько он ни напрягал слух, ничего разобрать не удалось. Однако киммериец явно что-то почуял.
Теперь король выглядел совершенно иначе, чем днем: он стал как будто еще выше ростом, в его движениях появилась варварская грация, словно он из сравнительно цивилизованного человека превратился в великолепного дикого зверя, в хищника, готового в любое мгновение броситься на добычу.
– Жди здесь, – шепнул Конан и к ужасу Илькавара выскользнул из гробницы.
Юноша остался один. Он прижался к стене, сжимая в руке горящий факел, и попытался успокоить дыхание. Но шершавый ком застрял у него в горле. Только сейчас Илькавар понял, до какой же степени он полагался на поддержку короля. Присутствие Конана и только оно делало возможным существование в этом жутком склепе, где обитает какая-то убийственная тайна.
Как только Конан покинул Илькавара, юноша утратил последнюю надежду выжить и увидеть обещанное ему утро. Он погибнет здесь, превратится в такое же уродливое бездушное существо, каким стал бедняга Кракнор.
Он всмотрелся в тени, колыхавшиеся в гробнице. Большинство из них было порождением неверного света факелов. Илькавар осознавал это – но осознавал лишь умом, а сердце его бешено отстукивало в груди совсем другое: любая из этих теней может оказаться ожившим проклятием Саджа… Она вот-вот накинется, чтобы уничтожить его, Илькавара!… Здесь смерть повсюду, ею пропитан самый воздух.
Вот над гробницей как будто сгустился воздух. Илькавар заставил себя раскрыть глаза пошире и не отводить взгляда. Он должен быть готов. Огонь факела трещал в его руке, как будто собирался вот-вот погаснуть.
Илькавар шевельнул факелом, точно взмахнул дымным знаменем. Нет, огонь горит ярко. Вот так и должно быть.
Между тем мрак над каменным гробом делался все более ощутимым. Теперь Илькавар точно знал, что ему не почудилось. Тень поднялась над изваянием и тихо шевелилась над ним, как будто щупала его, водила по нему длинными пальцами. Камень заскрипел о камень – крышка с изваянием начала потихоньку сползать с гроба.
Ужас парализовал Илькавара. Он понял, что вот-вот расплачется и бросится бежать, как ребенок. Но вместо этого он оставался на месте. Он даже не дрожал. Если уж нельзя сбежать, лучше превратиться в подобие изваяния. Безумная надежда родилась в его смятенном уме: может быть, чудовище примет его за неодушевленный предмет, за камень, за выступ стены – и не тронет, оставит жить?
До восхода оставалась вечность.
И тут совсем близко от Илькавара раздался спокойный голос короля:
– … Ты что, не слышишь?…
Илькавар содрогнулся всем телом. Конан стоял рядом, полный жизни и тепла. Когда и как он вернулся в гробницу, Илькавар не понял. Это произошло, очевидно, в те мгновения, когда Илькавар потерял сознание.
Нет, ваше величество, я вас слышу… А что вы сказали? – пробормотал Илькавар.
– Я сказал, что поймал кое-кого. – Король тряхнул нечто, похожее на тряпичный мешок. «Оно» болталось в руках короля, совершенно безвольное.
Илькавар понял, что это – какой-то человек.
– Вы убили его, ваше величество?
– Перестань обращаться ко мне «ваше величество» – на это нет времени, – сказал Конан (на эту фразу он время, тем не менее, нашел!). – Никого я не убил. Пока что.
Он снова тряхнул человека, которого держал за шиворот, точно собака крысу.
– Я догадался, кто слоняется возле гробницы, – продолжал Конан. – Помнишь, я приказал тебе молчать и слушать?
Илькавар попробовал было выдавить «разумеется, помню, ваше величество», но с его губ сорвалось лишь невнятное мычание. Конан, впрочем, принял этот звук за утвердительное «да».
– Ну так вот, – судя по тону, король был чрезвычайно доволен собой, – до меня отчетливо донеслись чьи-то шаги. Кто может бродить по чужому саду, вокруг гробницы, да еще ночью? Либо вор – что сомнительно, ибо в гробнице нет никаких сокровищ, либо некто, занимающийся злым чародейством, – ибо никакое доброе чародейство не творится возле гробницы. Не говоря уж о том, что я не слишком-то верю в безоговорочно доброе чародейство.
Илькавар наконец догадался посветить факелом в лицо человека, пойманного Конаном. Это был тот самый нищий, что приходил к наследнику Катабаха в первый день. Тот самый, за которым Илькавар гнался через весь воровской квартал.
– Садж, – представил Конан нищего. – Проводник из Вендии. Человек, которого предали, и человек, который предал. Убийца и убитый. Существо, всецело принадлежащее миру зла, сперва в качестве жертвы, а затем и в качестве палача.
Конан посмеивался, как будто ситуация доставляла ему удовольствие. Очевидно, так оно и было. Наконец-то король стоял со своим противником лицом к лицу!
– Держи его крепче, – приказал он Илькавару и всучил ему пленника. – Не бойся, он сейчас очень слаб. Я немножко с ним побеседовал.
