Конана, слегка осоловевшего от громадного количества выпитого и съеденного, сопроводили в хижину, вдвое больше той, где он ночевал накануне, и вдобавок украшенную цветными лентами и перьями птиц. Конан рухнул на циновку.
«Хорошо быть посланцем богов, — подумал он, засыпая. — Только вот не мешало бы еще и женщину. Здесь так много красавиц…»
* * *
На следующее утро празднество продолжилось. Киммериец, который решил, прежде чем что-то предпринять, сначала хорошенько присмотреться и изучить местные обычаи, безропотно принял приглашение Мархейо и устроился под навесом. Как и вчера, перед ним выставили такое же огромное количество еды и напитков. Жители принялись жевать с тем же неистовством, но по обрывкам их разговоров варвар понял: сегодня праздник будет посвящен не только еде и питью. Нгунта, увидев, что киммериец внимательно прислушивается, подошел к нему. С трудом перекрывая грохот музыки, он прокричал:
— На празднике Бунта мы выберем тебе жен, посланец богов!
Варвару это очень понравилось, но он не стал ничего уточнять. Его несколько удивляло, что, несмотря на присвоенный ему громкий титул, во время вчерашнего праздника о нем как будто и не вспоминали, словно его и не было на поляне.
Правда, приставленный, видимо, специально для этой цели, юноша внимательно следил, чтобы блюдо и чаша перед ним не оставались пустыми.
«Наверное, здесь так принято — не беспокоить божество, — подумал киммериец. — Ладно, время теперь у меня есть, может, и придумаю, как быть дальше».
Пир только-только успел начаться, как Нгунта, взяв в руки бубен, сделанный из согнутого бамбукового прута, внутри которого на натянутых веревках были подвешены выдолбленные скорлупы больших орехов, вышел на середину лужайки.
Мгновенно барабаны и трубы умолкли, и в тишине, особенно пронзительной после чудовищного грохота, колдун начал приплясывать, сопровождая свои движения взмахами бубна, который издавал четкий сухой стук. Сидевшие вокруг поляны зрители, поначалу притихшие, принялись ударять в ладоши в такт бубну и мерно раскачиваться. Продолжая танец, Нгунта спиной двигался к тому месту, где сидели вожди и киммериец, а на середину лужайки начали выходить девушки в сопровождении нескольких старух, раскрашенных почти так же, как воины: белыми и кроваво-красными полосами.
Девушек было много, не менее пяти-шести десятков, и киммериец с вожделением поглядывал на полногрудых прелестниц с длинными стройными ногами и белоснежными зубами. По знаку старух девушки сбросили юбки и накидки и остались совершенно нагими, если не считать небольших связок мелких цветков, которые, словно бусы, обвивали их шеи, и больших белых орилей, воткнутых в волосы. Толпа радостно заревела, и Конан сам был готов завопить от восторга, но благоразумно промолчал.
Нгунта еще несколько раз потряс бубном, и в середину крута, образованного девушками, вошла рослая женщина с небольшим длинным барабаном в руках. За ней выбежали несколько нагих раскрашенных девушек с погремушками. К удивлению варвара, под одобрительный гул толпы девушки встали на четвереньки, и пошли по кругу, странно подпрыгивая, будто подражая волкам. Женщина с барабаном и девушки с погремушками, извиваясь и приплясывая на месте, подыгрывали им на своих инструментах.
Постепенно ритм ускорялся, и девушки бежали все быстрее и быстрее, время от времени сталкиваясь, и потираясь друг о друга. Постепенно танец стал настолько быстрым, что трудно было различить отдельных девушек. Казалось, они слились в одну извивающуюся цепь. Нгунта тем временем тоже выскочил в середину круга. На этот раз голову колдуна прикрывала маска, сделанная из головы волка или собаки, а хвосты этих животных свисали с его тощей спины. Подняв голову вверх, Нгунта начал медленный танец, а потом завел песню, похожую на заклинание, которая завершилась пронзительным криком, напоминавшим визг-шакала. В ответ из леса послышались завывания, звучавшие все громче и громче. Жители деревни, так же мерно раскачиваясь, тоже завыли. Все это продолжалось довольно долго, пока Нгунта не рухнул на землю как подкошенный, и тут же девушки, остановив свой бег, тоже упали навзничь, ногами к центру круга. Конан прищелкнул языком. Зрелище было восхитительным: несколько десятков нагих юных тел, словно лепестки огромного цветка, украсили поляну.
— Нгунта! Нгунта! — раздавались крики со всех сторон лужайки.
Колдун поднялся и, пошатываясь, направился к своему месту. Юноша поднес ему чашу с напитком, и Нгунта, жадно припав к ней, долго пил, словно его мучила сильная жажда. Отбросив от себя сосуд, он поднял руки и воскликнул:
— Назначение! Назначение!
Зрители восторженно завопили. Нгунта потряс бубном, и девушки, до того лежавшие неподвижно, резво вскочили на ноги и выстроились в ряд, повернувшись лицами к вождям и варвару.
«Кажется, теперь я начинаю чувствовать в себе нечто божественное, — ухмыльнулся киммериец, не зная, на какой из девушек остановить взгляд. — Вот эта подошла бы… Нет, лучше эта… Или, может быть, вон та, с краю?»
Девушки, нисколько не смущаясь, что стоят совершенно обнаженными перед всем племенем, лукаво поглядывали на варвара.
